8

Ведомство Кафтанова и Академия наук действительно не всегда придерживались единых взглядов. Курчатов, к примеру, был забаллотирован на выборах в членкоры 1939 года. Но впоследствии, несмотря на это, когда рассматривались кандидатуры на пост руководителя атомной программы, Уполномоченный Государственного Комитета Обороны и его старший помощник взяли сторону ленинградского бородатого профессора и рекомендовали его в верхах. Там кандидатура Курчатова прошла. Позднее по ходатайству Кафтанова для его ставленника была в порядке исключения выделена дополнительная, сверх положенных, вакансия по отделению физических наук, и его единогласно избрали.

О роли Курчатова слишком много сказано, чтобы снова возвращаться к этому. Он оказался тем, кто был нужен для успеха. Едва ли не самого крупного за всю предшествующую историю, самого дерзкого, самого новаторского и открывающего новую эру научно-технического деяния.

Степан Афанасьевич считал, что это написано как бы было у Игоря Васильевича на лице.

— Вызвали. И вот однажды в большой кабинет мой на Рождественке входит Курчатов. Глаза — трудно передать, с бородкой, очень обаятельный человек. Показал ему документ. Он так вот погладил рукой бороду, подумал минуты две и сказал: «Возьмусь». Волновался, видимо.

Степан Афанасьевич один (и больше никто в Комитете) занимался «хозяйством Курчатова». В самом начале, конечно. И как таковой профессор Балезин среди первых может быть «причислен к лику» новых организаторов науки. Встречались и раньше научно-технические стратеги. Однако неклассическая физика создала предпосылки для масштабов кооперации, прежде невиданной. Тут разве что с ракетной техникой параллель. Едва ли не все области знаний и умений, от геологии до психологии, были призваны обслуживать программу. Ту, что базировалась на новой формуле энергии.

Фигура организатора науки привлекла к себе общее внимание непривычным сочетанием черт. Это ученый с размахом промышленника, администратор с полномочиями министра, политик с кругозором государственного деятеля. От ученого при всех прочих талантах остается в нем видение проблемы издалека и верный прицел на нее. Далее, он знает всех, и все знают его. Кто есть кто в научном мире, чем занимается. Он угадает еще в зачатке потенции сотрудников, переманит, перестроит, переориентирует их.

«И началась работа... Нам нужны были, — вспоминает Степан Афанасьевич, — графит высокой чистоты, специалисты квалифицированные, ученые, рабочие, нам нужны были несуществующие цеха, заводы... Нужно было в планы предприятий, перегруженные военными заказами, втиснуть нечто, вроде слона в переполненный трамвай.

...Здесь, у меня дома, на этом же краю дивана, где вы сидите, он расположился в последнюю нашу встречу в 1959 году. Выпили бутылку шампанского. Земляника была. Июль стоял жаркий, как вот сейчас... Через полгода Игоря Васильевича не стало. Вы знаете ведь, как он умер...»

О Курчатове сказано и будет еще сказано много. Но нет, нельзя было все же прочесть на его лице, каков он выдастся в неимоверно крупной, ответственной и новой для него роли.

Чем же располагали делавшие выбор?

Профессор Ленинградского  п е д и н с т и т у т а  имени Герцена,  н а у ч н ы й  с о т р у д н и к  Физико-технического... Да, вместе с Флеровым и Петржаком он занимался проблемами ядра. Но, как и многие тогда, считал эти работы не ко времени («... я на ядре ставлю крест»), перешел вместе со своей группой к А. П. Александрову, чтобы переключиться на другое — создавать защиту против магнитных мин. Это раз. Кроме того, были и еще ведь кандидатуры. Отнюдь не менее заметные, солидные как известностью в физических кругах, так и званиями. Академик А. Ф. Иоффе, тогда уже почитавшийся одним из патриархов советских физиков, или другой, членкор Алиханов, привлекший внимание научного мира своими исследованиями космических лучей; Лейпунский, специалист по ядерной физике, украинский академик, бывший директор Харьковского физтеха, в войну директор киевского Физического института...

Нет-нет, кандидатура Курчатова не была столь уж очевидной. На прямой вопрос Кафтанова «Кто?» академик Иоффе как раз и перебрал первый ряд. Нужен был кто-то один, глава, Кафтанов же хотел во что бы то ни стало узнать мнение Абрама Федоровича, которого почитал особо, и потому не отступал: «Ну, а все же, будь вы на нашем месте...» — и так далее, после чего Иоффе сказал: «Пожалуй, Курчатов», — смутив Кафтанова и Балезина своею неуверенностью и не сняв с них бремени окончательного решения. Колебания же Иоффе шли от антиядерных тогдашних настроений самого Курчатова.