Описывая деятельность Фридмана в области метеорологии, мы вынуждены были забежать несколько вперед. Вспомним, что изложение биографии ученого мы прервали на том периоде, когда он работал в Лейцпиге у Бьеркнесса.
Незадолго до начала первой мировой войны Фридман вернулся на родину. Когда была объявлена мобилизация, он поступил добровольцем в авиационный отряд. Он был зачислен «нижним чином» — аэронавигатором. Началась военная жизнь Фридмана, продолжавшаяся около трех лет.
Казалось бы, в рассказе о его научных занятиях должен наступить естественный перерыв — «на войне, как на войне». Но никакие внешние события не могли заставить мысль Фридмана остановиться. На фронте он продолжает и учиться, и творить. Необычные же условия он старается максимально использовать для научной работы. Ведь он в авиаотряде — как же не заниматься наблюдениями над атмосферой!
Вот письмо Фридмана Б. Б. Голицыну, написанное с фронта. Вначале идет краткое описание солдатской жизни: «Причины наших неудач двоякого сорта: с одной стороны, наличность тяжелой артиллерии у немцев и отсутствие ее у нас, с другой стороны, великолепная организация и техника у немцев и отсутствие того и другого у нас. Тяжелая артиллерия производит огромное моральное действие — фактически вред от нее невелик...»
Эти же или похожие слова были в тысячах других писем, идущих с фронта в тыл. Возмущение царской армией и ее порядками...
Но несколькими строчками ниже написано нечто совсем другое, необычное для письма, идущего с театра военных действий в тыл:
«В настоящее время я занимаюсь вопросом об определении температуры и давления, когда заданы скорости..., условия, кои получаются при этом, дают некоторые указания на величину вертикальной скорости... в атмосфере в зависимости от горизонтальных скоростей и свойств воздуха; это, мне кажется, имеет практический интерес.
Затем собираюсь написать, если Вы найдете это удобным, для Географического сборника небольшую заметку о причинах возникновения и исчезновения вихрей в атмосфере, хотя бы в общей математической форме, — было бы очень интересно».
Из последних слов видно, что Фридман продолжал и на фронте думать о проблемах метеорологи. Но ум ученого обращался и к другим интересным математическим проблемам, которые сами собой возникали в условиях войны. Одной из таких проблем было движение самолета в потоке воздуха с произвольным законом. Другой — траектория падающей бомбы.
Есть шуточное правило, сформулированное польским профессором Штейнгаузом, которое называется «математик сделает это лучше». Под ним имеется в виду следующее: если двум людям, из которых один математик, а другой — нет, поручить одинаково незнакомую для них работу, то математик справится с ней всегда успешнее. Трудно утверждать, что «закон Штейнгауза» универсален, но Фридман, во всяком случае, подтвердил его своим примером. Он недолго просто присматривался к авиации и вскоре начал активно участвовать в ее организации.
Теории бомбометания тогда фактически не было. Фридмана это не смутило — он сам ее создал, по крайней мере, в первом приближении. После этого необходимо было проверить расчеты на практике. Фридман не хотел поручать это кому-то другому, он сам просился в боевые вылеты, бросал бомбы. В начале 1915 года он писал Стеклову: «Мне самому довелось недавно проверить свои соображения во время одного из полетов под Перемышлем; оказалось, что бомбы падают почти так, как и следует по теории. Чтобы окончательно подтвердить теорию, я в один из ближайших дней полечу снова».
Выдающиеся научные и организаторские способности Фридмана пробили себе дорогу даже в условиях косной царской армии. Вскоре он получил повышение по службе — стал летчиком-наблюдателем 26-го отряда. Теперь летать пришлось очень часто. Полеты были разные — и спокойные, и опасные. В один из вечеров случилось, например, такое: «Подходя к земле и делая вираж у земли, мы ее уже за темнотой не видели; на одном из виражей сдал мотор, если бы не чудесная случайность, мы врезались бы на всей скорости в овраг...».
Не только несовершенные конструкции самолетов грозили, гибелью — Фридман сражался в воздухе с самолетами противника.
«Особенно интересны были два полета, в которых мне довелось участвовать в воздушных боях; первый полет был на «Фармане-15», летчик передал мне управление, и я несколько минут вел аппарат в воздухе, а летчик стрелял в немца из карабина; второй бой был грандиознее: мы вступили в бой с двумя неприятельскими аэропланами, из которых один был вооружен пулеметом; самое ужасное было слышать дробь пулемета, целящегося в нас; расстояние между аэропланами было ничтожное, и я считаю чудом, что спасся от смерти. Бой происходил над нашими войсками, на глазах у тысяч свидетелей; немцы ушли, завидев возвращающийся с разведки второй наш аэроплан «Вуазен».
Через некоторое время Фридман получил новое повышение. Ему поручили организовать центральную аэрологическую станцию при шестой авиационной роте, где обучались наблюдатели-аэрологи, и откуда шло руководство созданием других аэрологических станций по всему фронту.
В конце 1915 и в начале 1916 года Фридман фактически возглавил аэронавигационную службу на всех фронтах русской армии. Он руководил центральным управлением этой службы, а в марте 1916 года был назначен официальным заведующим управления. Параллельно с организационной работой он читал лекции в киевской школе лётчиков-наблюдателей. Для развивающейся военной авиации были необходимы таблицы по бомбометанию. С осени 1916 года Фридман занялся их составлением.
Ему помогал в организации работы математик А. Ф. Гаврилов. Описывая этот период деятельности Фридмана, он вспоминает: «Вот что было сделано менее чем за год:
1) Вычислены (впоследствии напечатанные) таблицы прицельного бомбометания с самолетов (при употреблявшихся тогда параметрах);
2) Отремонтирован в специально организованных мастерских весь парк приборов, имевшихся в армии, с модернизацией высотометров;
3) Составлен вчерне проект производства всех приборов;
4) Таблицы бомбометания проверены опытным бомбометанием на аэродроме в Севастополе; отчет впоследствии напечатан;
5) Спроектированы и построены прицельный прибор и бомбосбрасыватель, испытанные в Севастополе;
6) Составлен проект завода в Москве для производства аэронавигационных приборов с собственной аэродинамической трубой, лабораториями, литейной и механической мастерскими;
7) Подготовлено около ста аэронавигаторов для строевой авиации и сделаны некоторые исследования по аэрофотосъемке».
Летом 1917 года завод в Москве, упомянутый в шестом пункте (на его базе возник завод «Авиаприбор»), уже существовал не в проекте, а реально. Фридман заведовал сначала первым отделением завода, а затем стал его директором.
После Октябрьской революции завод был законсервирован, а персонал распущен. Советское правительство провозгласило выход из империалистической войны. Военные предприятия частично были закрыты или переведены на другую продукцию. Фридман снял свою армейскую форму и вернулся к науке. Нужно сказать, что это он сделал с удовольствием, ибо с начала войны мечтал о том дне, когда можно будет снова засесть за серьезную научную работу.
События 1914 — 1917 годов потрясли Россию до основания. Затяжная война с Германией, затем буржуазная революция, наконец Великий Октябрь, интервенция, гражданская война, разруха. Многие судьбы резко изменили свое течение. Люди теряли близких, оказывались в непривычных и сложных условиях. Советская власть вначале контролировала лишь часть территории страны. На периферии подвизались «местные правительства», всяческие ставленники буржуазии и помещиков.
И все же был простой и ясный каждому вопрос, требующий уверенного и четкого ответа: ты с родиной или против нее? Ты со своим народом или против него?
Когда произошла Октябрьская революция, отзвук от нее прокатился по всему миру. Одни люди воспылали надеждой, другие захлебнулись ненавистью. Сколько иностранных газет обливали тогда грязью взявших в руки власть большевиков! Какие только аргументы не приводили в доказательство обреченности нового строя! И одним из главных аргументов был такой: большевики уничтожают культуру, они вандалы, они ввергают Россию в тьму средневековья...
Эта пропаганда была не столько смешной и наивной, сколько хитрой и расчетливой. Опытные буржуазные газетчики играли на невежестве средних классов, на недостатке объективной информации, на неустойчивости интеллигенции, чтобы привить боязнь к революции. Но самой вожделенной их темой была оппозиция по отношению к революции деятелей культуры. Не поняв социальных изменений, не приняв народную власть, уехал такой-то ученый — в Америке и в Европе кричат: «Крах социалистической культуры!» Кто из читателей сосчитает, сколько ученых не уехало из России?
Эмигрировало, конечно, меньшинство. Но и из тех, кто остался, далеко не все сразу взялись за дело. Были трудные времена. Родина была зажата железным кольцом блокады. Вопрос стоял о жизни и смерти социалистической Отчизны. Людей мобилизовали на фронт и на работу. Продовольствия не хватало. И не все ученые понимали необходимость крайних мер в этих условиях. Кое-кто был недоволен, брюзжал, вспоминал «мирное время». Были и такие, кто сознательно саботировал, не хотел «служить большевикам». Формально они ничего антисоветского не делали, а по существу наносили значительный вред формирующемуся государству.
Вот поэтому-то и важны, неоценимо важны были усилия ученых-патриотов, закладывавших основы новой советской науки. Эти специалисты выполняли не только научную, но и не менее существенную политическую миссию. Клеветников они должны были опровергнуть не словами, а делом. В числе тех ученых, которые активно способствовали расцвету советской науки в первые послереволюционные годы, был Фридман.
Однако полностью включиться в научную деятельность после демобилизации ему пришлось не сразу. Военная судьба сорвала его с прежнего места — с Павловской обсерватории. В связи с разными преобразованиями царских учреждений и с изменением штатов возможность вернуться в обсерваторию была для Фридмана, находившегося в то время в Москве, не ясна. Кроме того, было голодное время, переезды сопровождались трудностями. Как на грех, у него случились зимой 1917 — 1918 года приступы сердечного заболевания, не позволявшие много двигаться. Однако сидеть без дела Фридман не мог. Он решил заняться преподавательской работой. С этой мыслью он послал документы в недавно созданный Пермский университет.
Результат оказался положительным. Фридман был избран «экстраординарным» профессором Пермского университета по кафедре теоретической механики.
Два года, проведенные в Перми, Фридман посвятил отчасти своей излюбленной теме — движениям атмосферы, отчасти организационной деятельности, столь необходимой для становления молодого университета. Им была написана статья «О вертикальных течениях в атмосфере». В ней развиваются идеи, выдвинутые ученым еще в 1913 году. На этот раз рассматриваются перемещения воздушных масс в вертикальном направлении, происходящие при условии притока тепла в атмосферу. Разумеется, для решения задачи нужно было что-то отбросить. Упрощающие предположения, сделанные Фридманом, заключались в том, что давление, удельный объем, температура и величина притока энергии зависят только от высоты. Эта частная задача была решена, и результат получился весьма интересным: например, из него следовал вывод о возможности равновесия атмосферы в том случае, когда вышележащие слои плотнее нижележащих.
В Пермском университете Фридман не только читал лекции и занимался научной работой, но и был одним из самых деятельных участников работы по расширению этого учебного заведения. Треволнения, связанные с административной деятельностью, хорошо выражены в строках письма Фридмана Стеклову, датированного двадцатым декабря 1918 года:
«Мы организовали Физико-математическое общество, получили субсидию в 15.000 рублей и приступили уже к изданию журнала. Описывать трудности, кои пришлось преодолеть, не буду. Теперь мы имеем математический шрифт, и часть статей пошла уже в набор. Мы нарочно пустили сначала статьи местные, наши, чтобы наборщики на них выучились бы. Однако без помощи лучших сил журнал не проживет дольше года. Совершенно поэтому необходима Ваша помощь, Владимир Андреевич».
Но на долю Фридмана в Перми выпали не только организационные заботы. В 1919 году этот город заняли войска Колчака. Патриотизм ученого проверялся испытаниями. Насколько Фридман их выдержал, ясно из его собственных слов:
«...по мере того, как Колчаковия делалась все более и более черносотенной, что обусловливалось временными походами белых, стало замечаться резкое расслоение в рядах пермской интеллигенции, часть которой окончательно окрасилась в черный цвет, а другая часть стала все более и более подозрительно смотреть на «махры» расцветающей власти. Это разделение было источником большого количества столкновений в Совете Университета...
Завершительным актом многих нелепых поступков пермской профессуры была эвакуация Пермского университета при отступлении белых. К счастью, она не удалась, и только личному составу и ничтожной части груза удалось проехать в Томск».
После освобождения Перми советскими войсками Фридман участвовал в восстановлении университета. Но масштаб работы в Перми все же не мог удовлетворить ученого. Фридмана властно влекло его любимое дело — метеорология. При первой возможности, в 1920 году, он вернулся в Петроград.
Добавить комментарий