МУЗА СТРАНСТВИЙ

Среди муз, о которых повествуют мифы древней Эллады, мы не встретим музу дальних странствий — покровительницу путешественников и литературы о путешествиях, олицетворяющую романтику открытия Земли. Но на страницах книг о ней упоминают, пожалуй, не реже, чем о ее девяти подругах, например музе истории Клио или музе любовной поэзии Эрато. Ведь именно с ней, музой странствий, было издавна связано познание человеком нашей планеты.

В неизведанные пути отправлялись люди разных устремлений, разных стран и эпох. Цели путешествий были также различными, зачастую весьма далекими от науки. Но в бесчисленных дневниках путешественников все отчетливее обрисовывались и отдельные детали, и сравнительно крупные части картины Земли, создававшейся в течение столетий, все явственней проявлялся подлинный ее образ. Вдохновенно в поэтических строках выразил некогда М. В. Ломоносов нераздельную связь путешествий и научного познания земной природы:

О вы, щастливые науки,

Прилежны простирайте руки

И взор до самых дальних мест.

Пройдите землю и пучину,

И степи, и глубокий лес,

И нутр Рифейский, и вершину,

И саму высоту небес.

Везде исследуйте всечасно,

Что есть велико и прекрасно,

Чего еще не видел свет...

Эти строки напоминают, прежде всего, о научных исследованиях, об экспедициях натуралистов. А сколько открытий неведомого приносили путешествия людей неученых, но смелых и любознательных!

Муза странствий прекрасна, но она зачастую сурова, а подчас и жестока. Может быть, наиболее трагическое из произведений, вдохновленных ею,— дневник Роберта Скотта. Он был найден в палатке, где встретили смерть люди, одними из первых достигшие Южного полюса. Возле палатки стояли сани с поклажей. В них обнаружили помимо прочего геологические коллекции весом более двух пудов. До конца, до последней стоянки, Роберт Скотт и его спутники везли этот груз. Они шли запряженные в тяжелые сани через нагромождения снега и льдов.

Откроем дневник, повествующий о достижении Южного полюса, о том, как был увиден на полюсе флаг, водруженный опередившей Скотта и его спутников экспедицией Амундсена, о безмерно тяжелом обратном пути по безжизненной ледяной пустыне. Прочтем лишь одну запись из этого дневника:

«Четверг, 29 марта. С 21-го числа свирепствовал непрерывный шторм с WSW и SW. 20-го у нас было топлива на две чашки чая на каждого и на два дня сухой пищи. Каждый день мы были готовы идти — до склада всего 11 миль, — но нет возможности выйти из палатки, так несет и крутит снег. Не думаю, чтобы мы теперь могли еще на что-либо надеяться. Выдержим до конца. Мы, понятно, все слабеем, и конец не может быть далек. Жаль, но не думаю, чтобы я был в состоянии еще писать. Р. Скотт»1.

Путешественник выполнил свой долг, сделал все, что было в его силах. Каждодневные записи в путевом дневнике были частью его трудов. Он их вел, пока был в состоянии писать. В память о Роберте Скотте и его четырех товарищах на месте их зимовки был поставлен крест с надписью, которая завершалась словами: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Эти слова — лаконичные, точные — напоминают о суровом и жестком облике музы дальних странствий. Но она многолика. И как часто она предстает перед нами светлой и радостной.

«Это непременное качество всех путешествий — обогащать человека огромностью и разнообразием знаний — есть свойство, присущее счастью»2 — писал Константин Паустовский.

«...Дело путешествия для человека, искренне преданного, представляет величайшую заманчивость ежедневной сменой впечатлений, обилием новизны, сознанием пользы для науки. Трудности же физические, раз они миновали, легко забываются и только еще сильней оттеняют в воспоминаниях радостные минуты удач и счастья»3. Эти строки принадлежат Н.М. Пржевальскому.

В нашей книге будет рассказано о некоторых сравнительно немногих литературных памятниках путешествий, географического познания человеком Земли, об особенностях, характере этих произведений, об их непреходящем значении и притягательной силе.

Литература путешествий столь же многообразна  и разнохарактерна, как и самые путешествия и их участники. Вплоть до нашего времени сохраняют интерес мысли, высказанные И. А. Гончаровым в его ставшей классической книге "Фрегат «Паллада»":

«Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная с     Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться в недра гор или опускаться в глубину океанов, с ученой пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения  скользить по ним быстро и ловить мимоходом, на бумагу, их образы; описывать страны и народы исторически, статистически, или только посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику»4.

Эти мысли относятся преимущественно к путешественнику вполне определенного склада — писателю.

Любопытно припомнить суждения иного рода. Их автор — известный исследователь Сибири А. Ф. Миддендорф, современник И. А. Гончарова. Он ратовал за научную строгость в описании путешествий по малоизученным землям. К путевым запискам туристов, художественным очеркам путешествий Миддендорф относился неодобрительно.

«...Я желал бы наистрожайшим образом отделить настоящую литературу путешествий от беллетристики туристов, этих любимцев новейшего времени» — так писал он в предисловии к своему капитальному труду «Путешествие на Север и Восток Сибири», опубликованному немногим более столетия назад.

«...От путешественника, проникавшего в глушь малоизвестных дальних стран с их чуждыми для нас состояниями, всего прежде, во что бы то ни стало, должно требовать самой строгой правдивости, так сказать, нагой истины. Блеском изложения он добровольно должен жертвовать приумножению запаса всякого рода дельных сведений; а этот груз сам собою подрезывает крылья литературному творчеству в изложении...»5.

Нет, не надо жертвовать занимательностью, образностью, — об этом, словно заранее отвечая на приведенное суждение, неоднократно заявлял Александр Гумбольдт. О его «Картинах природы», сочетающих научную ценность и образность изложения, а также о красочных описаниях путешествий таких знаменитых исследователей, как Д. Ливингстон, Н. М. Пржевальский, будет рассказано далее. Обратим лишь внимание на то, что приведенные здесь суждения и упомянутые имена хронологически принадлежат одному и тому же XIX столетию. А литература о путешествиях насчитывает три-четыре тысячелетия. И еще раньше, надо думать, появились ее предшественники — устные сказания, легенды, песни о странствиях.

Во все времена любой путешественник, даже если он странствовал очень долго, мог увидеть лишь сравнительно небольшую часть земной поверхности. Он видел в пути только местности, доступные его взору, посещал расположенные на этом пути селения и города. Столетие назад известный географ П. П. Семенов-Тян-Шанский сравнил сведения, добытые путешественниками, с мозаичными частицами. Соединение этих частиц воедино, создание из них обширной мозаичной картины страны, континента, всей Земли в целом издавна было трудной и благодарной работой географов. Такая работа требовала анализа, тщательных сопоставлений, критической оценки путевых записок, принадлежащих людям разных устремлений, занятий, эпох, воспринимавшим увиденное по-своему.

Приведем бесхитростную запись, которую занес некогда в судовой журнал парусного корабля «Абрек» морской офицер Т. Т. Будрин: «Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем, того не пишем». Эту запись любил напоминать в поучение молодым морякам адмирал С. О. Макаров. В самом деле, во все времена ценность путевых дневников и записок определялась, прежде всего, их соответствием действительности, тем, что автор записок не рассказывал небылиц, а повествовал об увиденном и услышанном им самим в дороге. Но следовать примеру, о котором напоминал С. О. Макаров, не так-то уж просто. «Пишем, что наблюдаем», — ведь для этого надо уметь наблюдать и писать.

Не всякий, кто прошел дальний путь, увидел на нем многое. У одних не хватило умения видеть, у других не возникло даже желания оглядеться по сторонам. Скольким людям заслоняло в пути окружающий мир равнодушие ко всему, кроме дорожных забот. А нередко случалось и так, что человек любознательный, с живым интересом относящийся к диковинам дальних земель, попросту не был обучен грамоте. Некоторые «скаски» землепроходцев Древней Руси дошли до нас в виде документов, записанных грамотеями дьяками. Другие землепроходцы написали о виденном сами. Но сколько таких примечательных устных рассказов было безвозвратно утеряно для потомства!

В более широком смысле «умение писать» означает для путешественника многое: найти точно обозначающее выражение, передать дорожные впечатления читателю. О том, что это всегда нелегко, писали в своих путевых записках многие выдающиеся путешественники. В одном из прекраснейших произведений литературы путешествий — книге Чарлза Дарвина «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»» — сказано, например, о том, как сложно передать картину тропического пейзажа.

«Тихо бродя по тенистым тропинкам и любуясь каждым раскрывающимся видом, я стремился найти слова для выражения своих мыслей. Я перебирал один эпитет за другим, но все они оказывались слишком слабыми, чтобы передать тем, кто не бывал в тропических странах, переживаемое мною чувство восторга»6.

Дарвин размышляет о том, что описать «элементы пейзажа» не означает еще передать целостную картину, и что возможности описания ограниченны.

«Ученые-натуралисты описывают эти картины тропиков, называя множество предметов и упоминая некоторые характерные особенности каждого из них. Для ученого-путешественника это, возможно, связано с какими-нибудь определенными представлениями; но кто же еще, увидев растение в гербарии, может представить себе, как оно выглядит, произрастая на своей родной почве? Кто, увидев отдельные образцы растений в теплице, сможет вообразить одни из них увеличенными до размеров лесных деревьев, а другие переплетенными в дебрях джунглей? Кто, рассматривая в кабинете энтомолога ярких экзотических бабочек и необыкновенных цикад, свяжет с этими безжизненными объектами непрекращающуюся трескучую музыку последних и ленивый полет первых — обстоятельства, неизменно сопровождающие тихий знойный полдень тропиков? Такие картины нужно созерцать тогда, когда солнце достигает высшей точки: тогда великолепная плотная листва мангового дерева окутывает землю необыкновенно густой тенью, в то время как верхние ветви благодаря обилию света сверкают самой яркой зеленью. В умеренном поясе дело обстоит иначе: растительность там не так темна и не так богата, а потому больше всего красоты придают пейзажам лучи заходящего солнца, с их красными, пурпурными и ярко-желтыми оттенками»7.

Хотя этими выразительными строками Дарвин подкрепляет свою мысль о том, что «безнадежно пытаться описать общее впечатление» от тропического пейзажа, они все же наводят скорее на другую мысль — о важности литературного мастерства в описаниях путешествий, о значении художественного образа в зарисовках природы. Книга Дарвина — классическое произведение и по своему научному содержанию, и по своей выразительности, красочности.

Как источник сведений для картографа или географа-страноведа путевые записки могут сохранять ценность независимо от того, каким слогом они написаны. Лишь бы данные, приведенные в них, были точными. А читателю, любителю книги о странствиях, важно, конечно, чтобы книга была изложена «по-писательски». Все же и его интерес к путевым запискам далеко не всегда определяется степенью их литературного совершенства. Еще И. А. Гончаров в предисловии к третьему изданию «Фрегата Паллады» высказал мнение о том, что успех книги о путешествиях может быть вызван во многом самым ее «предметом» — ее содержанием: «Описания дальних стран, их жителей, роскоши тамошней природы, особенностей и случайностей путешествия и всего, что замечается и передается путешественником, — каким бы то ни было пером — все это не теряет никогда своей занимательности для читателей всех возрастов».

В интересной статье о плавании Гончарова на фрегате «Паллада» географ С. Д. Муравейский, напомнив об этом высказывании, прокомментировал его так: «В одном только Гончаров не был прав: не безразлично, каким пером. Описание самого замечательного путешествия, несомненно, теряет много от плохого пера. Такие случаи далеко не единичны»8.

Не приходится возражать против этого справедливого замечания. Но не менее справедливо также другое. Независимо от литературного мастерства сохраняют свою притягательность для читателя и книга венецианского купца Марко Поло, и дневники Христофора Колумба, и «Хожение за три моря» Афанасия Никитина. Почему? Мы надеемся, что последующие главы книги подскажут читателю ответ на этот вопрос.

Наш рассказ начнется со сказаний и песен о путешествиях первобытных островитян, с первых письменных памятников, повествующих о плаваниях древних египтян и финикиян. А затем перед читателем раскроются книги о путешествиях разных времен вплоть до XX века.

• 1. «Последняя экспедиция Р. Скотта». М., 1955, стр. 381.
• 2. К. Паустовский. Муза дальних странствий. Собр. соч., т. 8. М., 1970, стр. 297.
• 3. Н. М. Пржевальский. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. М., 1948, стр. 364.
• 4. И. А. Гончаров. Фрегат «Паллада». Очерки путешествия. М., 1949, стр. 68.
• 5. А. Ф. Миддендорф. Путешествие на Север и Восток Сибири, ч. I, отд. 1. СПб., 1860, стр. 3 и 5.
• 6. Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». М., 1953, стр. 524.
• 7. Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль». М., 1953, стр. 523 — 524.
• 8. С. Д. Муравейский. И. А. Гончаров и его плавание на фрегате «Паллада». — В кн.: И. А. Гончаров. Фрегат «Паллада». М., 1949, стр. 6.