Когда и как Галилей стал подходить к проблемам космологии, установить теперь довольно трудно. Во всяком случае его первые работы относятся сплошь к механике и к прикладным задачам; то были: «Теоремы о центрах тяжести твердых тел» (около 1585 г.), «Гидростатические весы» («Bilancetta», 1586), трактат «О движении» («De Motu», 1590), в котором резко обнаруживаются первые расхождения с аристотелевой динамикой, «Краткие инструкции по военной архитектуре» и «Трактат по фортификации» (1592 и 1593), «Механика» («Le Meccaniche», между 1593 и 1599 гг.), где содержится первая формулировка так называемого золотого правила Галилея и впервые применяется термин «момент» силы. Все перечисленные произведения Галилея при его жизни не были опубликованы. После них с довольно большим интервалом следует «Геометрический и военный циркуль» («Del compasso geometrico о militare», 1606; то был пропорциональный циркуль, остроумно приспособленный для решений тригонометрических задач).

Уже самые заглавия перечисленных работ достаточно ясно обнаруживают, куда были устремлены основные искания Галилея. Однако как всякий математик того времени он не мог остаться в стороне от астрономии1; его подготовительные записки по этому курсу, составленные не позже 1595 г., были изданы посмертно в 1656 г. под названием «Trattato della Sfera ovvero Cosmografia», т. е. «Трактат о сфере, или Космография»; здесь даются (в современной терминологии) только основы сферической астрономии, математической географии, краткие сведения о затмениях и т. п. Характерно, что здесь Галилей еще находил нужным излагать коперниканскую точку зрения, и в главе под названием «О том, что Земля стоит неподвижно»2 он говорит:

«Настоящий вопрос заслуживает рассмотрения, так как имеется достаточно значительное число великих философов и математиков, которые, считая Землю планетой, придали ей движение. Тем не менее, мы, следуя за Аристотелем и Птолемеем, приведем здесь некоторые рассуждения, на основании которых можно полагать (si possa credere), что она совершенно неподвижна».

Далее Галилей приводит известные доводы Птолемея против гипотезы о суточном вращении Земли3.

С другой стороны, у нас есть веское доказательство, что еще в эпоху чтения этого курса Галилей был скрытым, если так можно выразиться, коперниканцем; об этом свидетельствует его письмо к Кеплеру от 4/VIII 1597 г., написанное в ответ на получение от Кеплера экземпляра «Mysterium Cosmographicum» (1596); здесь Галилей, поздравляя себя с тем, что встречает такого союзника в деле исследования истины, пишет, между прочим:

«Твою книгу я прочту с тем большей охотой, что на точку зрения Коперника я встал уже много лет тому назад, и мне удалось на основе ее найти объяснение многим явлениям природы, которые, без сомнения, не могут найти объяснения на основе общепринятых положений. Я записал много доказательств и много опровержений рассуждений, основанных на противоположной точке зрения; но выпустить все это в свет я не решался, устрашенный судьбой Коперника, нашего учителя, который хотя и заслужил себе бессмертную славу у немногих, но со стороны бессчетного числа людей (ибо так велико число глупцов) подвергся лишь насмешке и освисту. Я решился бы, действительно, продолжать мои рассуждения, если бы существовало много людей, подобных тебе, Кеплер; но их нет, и я откажусь от этих занятий»4.

Разумеется, сейчас невозможно сказать, было ли искренним это решение Галилея отойти от проблем мироздания или последние фразы письма надо понимать как подчеркнутый комплимент Кеплеру; но так или иначе отказаться от этих занятий Галилею не пришлось, к счастью для нашей науки5. Его изобретательский гений натолкнул его на усовершенствование телескопа, и первые же наблюдения дали ему столь значительный доказательный материал в пользу доктрины Коперника, что утверждение ее становится одной из главных жизненных задач Галилея, не менее важной, чем проблемы механики, гидростатики или сопротивления материалов.

Первый цикл наблюдений был проведен Галилеем в Падуе с 7 января по 2 марта 1610 г. Почему и как он их начал?

«Месяцев десять тому назад, — пишет он в «Sidereus nuncius», — до моего сведения дошло, что некий нидерландец (Belga quidam) изобрел «перспективу»6, с помощью которой земные предметы, хотя бы и значительно удаленные от глаза наблюдателя, могли быть отчетливо видимы, как бы близкие...; это и послужило причиной к тому, что я целиком отдался такой задаче: найти основы устройства подобного инструмента и выяснить также, из каких материалов я мог бы построить его»... И это удается Галилею; не щадя, как он говорит, «ни труда, ни средств», он добился конструкции, которая соответствовала приближению предметов более чем в 30 раз по сравнению с наблюдениями невооруженным глазом. «Перечислять, — продолжает Галилей, — какие именно и сколь значительные преимущества доставляет такой инструмент в делах сухопутных и морских, является совершенно излишним. Но я, оставив в стороне земное, обратился к наблюдениям неба».

И вот в достопамятную ночь 7 января 1610 г. человек впервые за всю историю культуры начинает изучать небо вооруженным глазом. То, что раскрылось перед ним, — это то, что каждый из нас увидал в молодости, скажем, в трехдюймовую школьную трубу, с той разницей, что каждый из нас знал наперед, что именно он должен увидеть в эту трубу, а Галилей этого не знал; и перед ним неожиданно раскрывается этот изумительный, до сих пор нами до конца не разгаданный лунный ландшафт с роскошной картиной медленных восходов и заходов Солнца над кратерами, пиками и хребтами лунной поверхности. Он сразу же замечает весьма значительное число слабых звезд, недоступных простому глазу. Млечный Путь, как оказывается, есть почти везде скопление звезд, скученных и неразличимых без помощи «перспективы»; и, наконец, самое удивительное: вблизи Юпитера при первых же наблюдениях обнаружились какие-то особые звездочки; когда на следующую ночь добрый гений Галилея подсказывает ему повторить наблюдение Юпитера, звездочки уже сместились со своих прежних положений относительно планеты; то же наблюдается и на третью, и на следующие ночи; и очень скоро Галилей убеждается в том, что эти замечательные звездочки — подвижные небесные тела, новые планеты — спутники Юпитера, о существовании которых никто никогда не подозревал.

Действительно было от чего прийти в экстаз и в восхищение; куда-то вдаль уходили схемы Аристотеля и Птолемея; как дым рассеивалась та мистическая надстройка над Коперником, которую предлагал Кеплер; новый мир, реальный и величественный, открывался перед человеком; материя этого мира представлялась ему в богатстве и разнообразии, которое надлежало теперь осознать.

Об этих открытиях Галилей пишет уже наутро, после первых наблюдений, детальное письмо во Флоренцию7 и сразу же приступает к составлению своего «Звездного вестника» (опубликован в Венеции в марте 1610 г.), и замечательны в этом письме и в этой книге именно их спокойный, деловой тон, стиль научного описания, снабженного рисунками; но никаких экстазов, лирических отступлений или столь неизбежных в ту пору восхвалений Творца, ссылок на тексты Писания и т. п. Это удивительный по точности отчет и дневник наблюдений со включением в него некоторых общих выводов и замечаний.

Так, в отношении Луны говорится:

«Из наблюдений, неоднократно повторенных, мы пришли к тому заключению, что поверхность Луны не гладкая и не ровная и не в совершенстве сферическая, как полагал в отношении ее великий легион философов (magna philosophorum cohors), а, напротив того, неровная, шероховатая, испещренная углублениями и возвышенностями, наподобие поверхности Земли».

Через несколько страниц Галилей показывает, как определять высоту лунных гор по длине их тени, и говорит, что наибольшая высота получилась у него в 4 итальянских мили (т. е. примерно на 1/10 меньше, чем дают современные наблюдения). Далее оказывается, что если Луна подобна Земле по структуре поверхности, то и Земля подобна Луне, будучи, как и она, непрозрачным телом, отражающим солнечные лучи. «Когда Луна, — поясняет Галилей, — находится близко к соединению с Солнцем, то с нее усматривается почти полностью то полушарие Земли, которое ярко освещено его лучами, и на Луне воспринимается отраженный Землею свет; поэтому нижнее [т. е. обращенное к Земле] полушарие Луны, хотя и лишенное солнечного света, светится довольно значительным свечением»8.

На этих соображениях часть «Звездного вестника», относящаяся к Луне, заканчивается; Галилей обещает — и это биографически очень важно — вернуться в будущем к этой теме в книге «О Системе мира».

Затем Галилей устами Вестника рассказывает о мире звезд. Громадное число их, превосходящее почти в десять раз число звезд, видимых простым глазом, сразу раскрывается, если глядеть в «перспективу»; особенно изумительны их скопления в созвездии Рака, в Плеядах, в Орионе; к тому же звезды представляются искрящимися точками, совершенно непохожими на спокойно сияющие диски планет. И далее:

«Мы обратились к наблюдению того, что относится к сущности, или к веществу (essentia seu materies) Млечного Пути, и обнаружили с помощью перспективы возможность сделать ее столь доступной нашему зрению, что все споры, которые в течение веков мучили философов, умолкли сами собой при наличии наглядной очевидности, да и мы сами освобождаемся от многословного диспута. Действительно, Галактика не представляет собой ничего иного, как скопление бессчетного множества звезд, как бы расположенных в кучках; в какую бы область ее ни направить перспективу, сейчас же становится видимым огромное число звезд, из которых весьма многие достаточно ярки и вполне ясно различимы; количество же звезд более слабых не допускает вообще никакого подсчета»9.

Наконец, от звездного мира Вестник переходит к новым планетам, обращающимся вокруг Юпитера (термином «спутник» Галилей здесь еще не пользуется). То, что здесь сказано об их открытии, превосходно дополняется дошедшим до нас подлинным дневником наблюдений Галилея. И то и другое раскрывает перед нами как бы все его переживания в эти волнующие ночи: уже в первый вечер наблюдений, 7 января 1610 г., Галилей естественно принимает замеченных им спутников за три неподвижные звездочки, расположенные, как сказано в «Sidereus nuncius», по прямой, параллельно эклиптике; они «были более ярки, чем звезды такой же величины». На следующую ночь он обнаруживает, что звездочки сместились по отношению к Юпитеру на запад; и он не может истолковать это иначе, как допустив, что Юпитер сместился к востоку, т. е. двигался прямым движением, что, однако, было невозможно, так как в действительности Юпитер смещался в то время на запад. Еще на третью ночь Галилей принимает исчезновение одной из звездочек за эффект такого же «покрытия» ее Юпитером, какие постоянно наблюдаются при прохождении Луны между глазом наблюдателя и звездами; однако он уже явно предчувствует здесь нечто необычайное; так, в записи дневника рядом со словом «покрытие» осторожно добавлено: «насколько можно думать». Но на четвертую ночь, 11 января, Галилею уже становится ясно, что видимые изменения положений принадлежат не Юпитеру, а звездочкам, и тогда, «переходя уже от загадки к чувству восхищения» (iam ambiguitaten in admirationem permutans, как сказано в «Sidereus nuncius») он окончательно убеждается в том, какое именно удивительное открытие им сделано.

Наконец, 13 января Галилей впервые замечает все четыре спутника и начинает вести ряд регулярных наблюдений (описанных в «Sidereus nuncius») до 2 марта 1610 г. И тут-то, наряду с изложением самих наблюдений, Вестник впервые упоминает об учении Коперника. Действительно, в этой системе многие усматривали ту трудность, что Луна, обращаясь в течение месяца вокруг Земли, вместе с Землей в течение года делает оборот вокруг Солнца (так что ее орбита, пользуясь терминологией древних, есть эпицикл). Но теперь в системе Юпитера, говорит Галилей, «мы имеем уже не одну, а целых четыре планеты, движущиеся вокруг Юпитера, подобно тому как Луна движется вокруг Земли, и в то же время описывающие вместе с Юпитером в течение двенадцатилетнего периода его большую орбиту вокруг Солнца». Галилей, очевидно, хочет здесь просто сказать, что система Коперника не исключает существования планет со спутниками и что в этом отношении Земля является такой же планетой, как и Юпитер10.

На этих замечаниях о спутниках Юпитера «Sidereus nuncius» как бы обрывается; Галилей заявляет, что и о них речь будет идти в его книге «О Системе мира».

Таково основное содержание «Звездного вестника»; он произвел подлинный переворот в астрономии: перед ней начинают «отступать стены мира». И естественно, что с 1610 г. автор этой небольшой книги уже не только профессор Падуанского университета, знаменитый доктор по математике и астрономии; это, как тогда говорили, «Колумб неба», человек, подобно которому на земле еще не бывало. И несмотря на злобный шепот завистников и сикофантов, из которых одни не умели пользоваться галилеевым инструментом, другие считали, что все видимое в него есть только оптический обман и иллюзия, третьи боялись приложить глаз к окуляру, четвертые просто отказывались смотреть в телескоп11, — слава Галилея растет, переливаясь далеко за пределы Италии. В сентябре 1610 г., бросив свою профессуру на службе у Serenissima, Галилей возвращается как триумфатор, несмотря на глухие предчувствия друзей12, в родную Тоскану, ко двору герцогов-миллионеров и получает должность первого математика и философа у Cosimo II Medici; ему-то и был посвящен «Sidereus nuncius», и в честь него Галилей, послушавшись совета государственного секретаря флорентийского двора Belisario Vinta, уже назвал спутников Юпитера «планетами Медичи» (sidera Medicaca).

Какая-то особенная нервозность сразу же создается вокруг его открытий13. Венецианские сенаторы, римские кардиналы, германские прелаты, эрудиты всех стран Европы стремятся получить телескоп и посмотреть в него на земные и небесные дали.

Галилей же в это время идет все дальше и дальше: он открывает последовательно необычайный вид Сатурна, затем фазы Венеры и солнечные пятна.

Сатурн Галилей воспринимает как тройничную звезду14 («Altissimam planetam tergeminam observavi» — гласит его запись, посланная в виде анаграммы Кеплеру, которую тот не смог разгадать); кольцо Сатурна ему представлялось в виде двух звездочек, по одной с каждой стороны у планеты, и он шутливо писал к Giuliano Medici, тосканскому послу при императоре в Праге: «Я нашел целый двор у Юпитера и двух прислужников у старика [Сатурна]; они его поддерживают в шествии и никогда не отскакивают от его боков»15. Однако через два года Галилей к величайшему изумлению увидел Сатурн одиноким и был совершенно не в состоянии объяснить это явление16.

Открытие фаз Венеры имело в тот момент, пожалуй, наибольшее значение; Галилей писал о нем тому же Giuliano Medici:

«... Я посылаю Вам в зашифрованном виде известие о некотором новом моем наблюдении, из которого вытекает разрешение весьма существенных контроверз в астрономии и которое, в частности, заключает в себе решительный аргумент (gagliardo argomento) в пользу пифагорейской коперниканской системы»17.

Через три года Галилей выступает с еще более значительным и ответственным заявлением в книге о солнечных пятнах (1613):

«Эти явления — фазы Венеры — не оставляют никакого сомнения в том, как происходит движение Венеры; мы с абсолютной необходимостью приходим к выводу, соответствующему положениям пифагорейцев и Коперника, что она обращается вокруг Солнца подобно тому, как вокруг него же как центра обращаются и прочие планеты»18.

Трудно, пожалуй, было бы Галилею найти более решительные и четкие слова для заявления своих коперниканских убеждений; к тому же в данном случае речь шла вовсе не о неожиданном наблюдении. Фазы Венеры были единственным из всех его открытий, которое он как коперниканец мог предсказать наперед, прежде чем увидел тонкий серебристый серп планеты в свой телескоп19. «Действительно, при наличии этих явлений, — говорит Галилей в другом месте, — нет иного выхода, как признать, что Венера обращается по окружности вокруг Солнца. В самом деле, эта окружность не может охватывать и заключать внутри себя Землю или же лежать ниже Солнца, т. е. проходить целиком между Солнцем и Землей, или лежать за Солнцем: она не может охватывать Землю, потому что в этом случае Венера могла бы появляться в противостоянии с Солнцем; она не может лежать ниже Солнца, потому что в этом случае Венера в обоих соединениях представлялась бы нам в виде серпа; наконец, эта окружность не может лежать и за Солнцем, так как в этом случае Венера имела бы всегда вид круглого диска и никогда не представлялась бы серпом»20.

Если открытие фаз Венеры шло, таким образом, навстречу теоретическим ожиданиям коперниканцев, то открытие солнечных пятен снова явилось таким же неожиданным и чудесным, как и открытия в ночь на 7 января 1610 г.; однако здесь возникала задача совершенно иного рода, чем прежде; здесь предстояло еще определить, что представляют собой эти темные пятна, видимые на ярком солнечном диске, появляющиеся, меняющие форму и затем исчезающие, но при этом всегда постепенно смещающиеся по диску Солнца в направлении с востока на запад. Были ли то посторонние небесные тела, заслоняющие собой при прохождении перед диском Солнца его свет? Так полагал, например, уверенный в школьной доктрине об извечной неизменяемости Солнца астроном патер Шейнер из ордена иезуитов, наблюдавший в 1611 г. солнечные пятна в Ингольштадте. Или, напротив, как заключал Галилей, не являются ли солнечные пятна какими-то образованиями, возникающими или уничтожающимися или на самом Солнце, или в непосредственной близости к нему, вроде облаков в его атмосфере? Затем, как объяснить тот факт, что видимые траектории пятен по диску Солнца только дважды в году, именно около 10 июня и около 10 декабря, представляются для земного наблюдателя прямыми линиями, в прочее же время года они проектируются на диск Солнца в виде кривых, непрерывно меняющих свою кривизну и достигающих наибольшего искривления как раз посредине между указанными датами, т. е. около 10 марта и 10 сентября?

При жизни Галилея шел ожесточенный спор даже относительно самого приоритета открытия солнечных пятен. Для нас этот спор имеет теперь интерес лишь постольку, поскольку от него падает тяжелая тень, омрачающая последние годы жизни Галилея. Несомненно одно: первенство правильного объяснения явления пятен принадлежит только Галилею; он первый раскрыл их основную природу, их принадлежность самому Солнцу. Длительным рядом наблюдений он установил, что пятна возникают и исчезают только в ограниченной экваториальной зоне солнечной поверхности; анализируя их движения, Галилей вывел, что само Солнце вращается вокруг оси с периодом приблизительно в 28 дней (по современным определениям в 27,28 дня). Наконец, он дал правильное объяснение указанному своеобразному и изменчивому для земного наблюдателя виду траекторий пятен по диску Солнца, выяснив, что это есть следствие наклона плоскости солнечного экватора к плоскости эклиптики под небольшим углом (по современным данным 7¼°). Вообще, вся дискуссия о явлениях пятен при ясно выраженном убеждении, что говорить об их существе, т. е. об их физической природе, было бы преждевременно, — все это вместе взятое относится к самым мастерским и блестящим моментам творчества Галилея.

Однако значительно позже, в эпоху создания «Диалога» (1630), Галилей считал возможным извлечь из своего открытия еще нечто большее; он находил, что своеобразный характер пятен по диску Солнца служит доказательством — правда, косвенным — того, что Земля обращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, т. е. он мыслил найти здесь совершенно новое и неожиданное утверждение системы Коперника. Его рассуждение — на этот раз ошибочное — сводилось к тому, что для сохранения наблюдаемого, изменчивого в течение года вида траекторий пятен пришлось бы дать Солнцу «третье» движение, при котором его ось вращения должна была в течение года совершать обращение по конусу с половиной раствора, равной углу наклона экватора Солнца к эклиптике. Иначе, думал он, траектории пятен носили бы в течение года одинаковый характер, т. е. были бы либо прямыми, либо кривыми с неизменяющейся кривизной; но так как между периодом вращения Солнца вокруг его оси (27,28 дня) и периодом его предполагаемого годичного движения по эклиптике вокруг Земли (365,24 дня) никакой необходимой связи и зависимости не имеется, то удержать птолемееву систему можно было бы только ценой ничем не оправдываемого осложнения обстоятельств движения Солнца. Между тем в системе Коперника достаточно дать Солнцу только одно вращение вокруг неподвижной оси, чтобы «легко спасти все странности видимого движения пятен, так что найти иной выход, по-видимому, не удастся»21. Таким образом, по мысли Галилея, и фазы Венеры, и движения солнечных пятен являлись равноценными доказательствами коперниканской системы.

После ряда бессмертных открытий 1610 г. Галилей сделал в дальнейшем, уже значительно позже, всего лишь одно, но, пожалуй, самое трудное из всех с точки зрения наблюдательного искусства: то была либрация Луны. О ней сообщается, и то как бы вскользь, в «Диалоге», где говорится «об одном особенном явлении, наблюденном недавно нашим академиком [т. е. Галилеем], из которого происходит два следствия: первое, что мы наблюдаем несколько больше (qualche cosa di piu) половины Луны, и второе, что движение Луны в точности относится к центру Земли»22. Последними словами Галилей имеет в виду подчеркнуть тот факт, что период обращения Луны вокруг Земли (так называемый звездный месяц) в точности равен периоду вращения Луны вокруг ее оси; иначе в течение больших интервалов времени к Земле обращалась бы последовательно вся поверхность Луны; на самом же деле точка, находящаяся в центре видимого нам лунного диска, совершает только колебания вокруг ее среднего положения, открывая земному наблюдателю не половину, а приблизительно 0,6 лунной поверхности. Это явление либрации было открыто им из наблюдений двух деталей лунной поверхности: Это в современных названиях, море Crisium, близкое к западному краю диска, и кратер Grimaldi у восточного края. Либрация, приближая одну из этих деталей к видимому краю диска, отодвигала другую, открывая тем самым еще некоторую часть лунной поверхности, В позднейшем подробном письме об этих наблюдениях Галилей ищет и самую причину явления; однако объяснение, которое он дает, недостаточно; оно вскрывает только незначительную часть полного эффекта либрации23.

Все перечисленные нами открытия Галилея и составляют его основной вклад в астрономию, вклад непреходящего значения. Он дал ими первый толчок тому грандиозному развитию этой науки, которое было достигнуто в течение следующих трех веков. Каждый астроном, работающий теперь на мощных рефракторах и рефлекторах обсерваторий, является только продолжателем того дела, которое было начато Галилеем с его скромной трубой в ночь на 7 января 1610 г. Однако роль Галилея в истории астрономии этим не исчерпывается: то объединяющее изложение, которое он обещал в книге «О Системе мира», он даст через 22 года после появления «Звездного вестника» в своем знаменитом «Диалоге о двух системах»; но он сделает это, только пройдя через ряд существенных тревог и испытаний, которым мы должны уделить здесь хотя бы немного строк.

 

  • 1. В актах Падуанского университета сохранились списки поручений Галилею по кафедре математики; он читал: «О сфере Евклида» (1593); «Пятую книгу Евклида и теории планет» (1594); «Элементы Евклида и механические проблемы Аристотеля» (1598) и т. д.; под «сферой», которая включена и в поручения 1599 г., надо понимать комментированное изложение Птолемея и трактата «Сфера» (De Sphaera) Сакробоско (Sacrobosco) — классическое руководство средневековья, составленное английским монахом около 1250 г.; о нем упоминает и Леонардо да Винчи. Как лектор Галилей имел огромный успех; даже если не доверять словам его первого биографа (Viviani), проведшего при Галилее в качестве его ученика последние 2½ года его жизни, о том, что Галилею дважды приходилось менять аудиторию, причем последняя вмещала более тысячи человек (Ed. Naz., XIX, 628), то следует, во всяком случае, помнить слова самого Галилея, что о новой звезде 1604 г. он читал «три длинных лекции более чем перед тысячью слушателей» (Ed. Naz., II, 520).
  • 2. Che la Terra stia immobile — Ed. Naz., II, 223.
  • 3. Их изложение и анализ можно найти в кн.: Duhem. Le Systéme du Monde, v. I, p. 480 — 484.
  • 4. Ed. Naz., X, 67.
  • 5. Мы оставляем в стороне все выступления Галилея по поводу новой звезды 1604 г. в созвездии Змееносца, так как его соображения о новых звездах (тогда была еще в памяти знаменитая новая 1572 г. в Кассиопее) совершенно устарели и не представляют сейчас интереса.
  • 6. Слово «телескоп» было придумано несколько позже филологом Demesiani (1576 — 1614) по просьбе председателя римской Academia dei Lincei (Академия рысьеглазых), князя Federico Cesi; сам Галилей пользуется в первых работах либо словом «Perspicillum», либо названием «occhiale» — подзорная труба, на современном итальянском языке — окуляр. Слово «Perspicillum» передается, как указал нам акад. С. И. Вавилов, названием «перспектива», которым часто в качестве технического термина пользовались еще Ньютон и Ломоносов. В упомянутом уже памфлете «Il Saggiatore» (1623) Галилей описывает более подробно, как шли его работы по усовершенствованию телескопа (Ed. Naz., VI, 258). Отметим, что Кеплер после получения галплеева «инструмента», представлявшего собой бинокль, в своей «Диоптрике» («Dioptrice», Augsburg, 1611) изложил принципы устройства астрономического (обращающего) окуляра. К кеплерову (двояковыпуклому), но не к галилееву (двояковогнутому) окуляру оказалось возможным приспособить микрометр (Gascoigne, 1667), что составило эпоху в наблюдательной астрономии; однако отзыв Галилея о «Диоптрике» Кеплера читатель нашел уже выше.
  • 7. Письмо к Antonio Medici от 7/I 1610 — Ed. Naz., X,   273.
  • 8. Ed. Naz., Ill, 62, 71, 74. О лунной поверхности у Галилея имеется обширная переписка. Отметим уточнение вычисления высоты лунных гор, предложенное страсбургским математиком Бернеггером (Bernegger), и ответ Галилея от 8/XI 1610 г. (Ed. Naz., X. 460 — 462 и 466 — 473); подробное письмо Галилея к астроному патеру Грембергеру (Gremberger) из Коллегии иезуитов в Риме oт 7/IХ 1611 г. (Ed. Naz., XI, 178 — 203). Уже в конце жизни Галилея вновь возникла переписка по этому же вопросу, вызванная появлением фантастической теории «пепельного света» («болонский камень» на Луне), предложенной F. Liceti, бывшим лектором философии в университете в Падуе (см. детальное письмо Галилея к герцогу Леопольду Тосканскому от 31/III 1640 г. — Ed. Naz., V, 489 — 541, особенно 502 и след.). Как известно, «пепельный свет» Луны был правильно объяснен еще Леонардо да Винчи (см. Леонардо да Винчи. Избр. соч., т. 1, стр. 198. М., 1935).
  • 9. Ed. Naz., III, 75.
  • 10. Ed Naz., Ill, 95 — 96. Над спутниками Юпитера Галилей продолжал работать долгие годы; он первый определил приближенно периоды их оборотов и стал составлять графики их положений относительно Юпитера на будущее время примерно так, как это делается и посейчас в больших астрономических ежегодниках (например, в «Nautical Almanac»); к тому же, не оставляя и здесь в стороне практическую сторону дела, он полагал возможным применять наблюдения спутников Юпитера для определения долгот, особенно в море. Об этом проекте он вел переписку с правительствами морских держав: с Испанией и Генеральными штатами Соединенных нидерландских провинций. В ту эпоху проблема долгот была одной из важнейших и труднейших задач мореходной астрономии, за правильное и удобное решение которой в XVII и XVIII вв. назначались крупные премии; однако для этой цели способ Галилея оказался мало пригодным; к тому же переговоры Галилея с Испанией и со Штатами по разным причинам закончились безрезультатно.
  • 11. Из письма Галилея от 17/XI 1610 г. к Paolo Gualdo: «В Пизе скончался философ Либри, с такой страстью боровшийся против этих моих безделушек queste mie ciancie [подразумеваются спутники Юпитера]; и так как он никогда не хотел посмотреть на них с Земли, то, быть может, он их увидит, направляясь на небо» (Ed. Naz., X, 484); см. также характерное письмо Галилея к Кеплеру от 16/VIII 1611г.  (Ed. Naz., X, 420).
  • 12. Письмо венецианца Джиовани Сагредо (Giovani Cagredo) к Галилею от 13/VIII 1611 г. (Ed. Naz., XI, 172); то был искренний друг Галилея, только что вернувшийся из путешествия в Левант. После описания возможных превратностей придворной службы Сагредо замечает: «К тому же меня весьма огорчает, что Вы будете пребывать там, где, как говорят, друзья Berlinzone находятся в большой силе» (Сагредо имеет в виду иезуитов, изгнание которых из Венеции тогда уже состоялось; оно красочно описано в письме Галилея от 11/V 1606 г — Ed. Naz., X, 158).
  • 13. Письмо к Галилею от Alessandro Sertini из Флоренции в Падую от 27/III 1610 г. «Вчера, подойдя к новому рынку, я встретил Ф. Манелли, который сообщил мне, что брат его Пьетро написал ему, что почтовый курьер из Венеции привез для меня посылку от Вас. Это известие распространилось (si divulgo) и притом так, что я не мог защитить себя от людей, желавших узнать, что в ней такое, и думавших, что это, быть может, подзорная труба; когда же выяснилось, что это — Ваша книга, то и тогда любопытство не прекратилось, особенно со стороны интеллигентов (nomini di lettere)» — Ed. Naz., X, 305.
  • 14. Первое упоминание о Сатурне — в письме Галилея к упомянутому уже Belisario Vinto от 30/VII 1610 г. (Ed. Naz., X, 409).
  • 15. Письмо от 13/XI 1610 г. (Ed. Naz., X, 474).
  • 16. Ed. Naz., V, 238. Только через 45 лет, в 1655 г., Христиан Гюйгенс дал правильное описание кольца Сатурна и показал возможность его исчезновений для земного наблюдателя, когда кольцо Сатурна усматривается «в ребро».
  • 17. Письмо от 11/XI 1610 г. (Ed. Naz., X, 483).
  • 18. Ed. Naz., V, 99.
  • 19. Так, например, ученик Галилея по Падуанскому университету бенедиктинец патер Castelli, автор книги по гидравлике («Della misura delle aque correnti», 1628), такой же коперниканец, как и его учитель, в письме от 5/Х 1610 г., не зная о состоявшемся уже открытии фаз Венеры, просил Галилея провести ее наблюдения в телескоп, будучи уверен, что они «без сомнения, дадут верное средство для убеждения сколь угодно упрямого человека» (Ed. Naz., X, 480).
  • 20. Ed. Naz.,  VII, 351.
  • 21. «Dialogo» — Ed. Naz., VII, 380; эти рассуждения Галилея не нашли достаточного обсуждения в истории астрономии (см. по этому поводу превосходное немецкое комментированное издание: Galileo Galilei. Dialog über die beiden hauptsächlichsten Weltsysteme, S. 556 — 557, ed. E. Strauss. Leipzig, Teubner, 1891). Ошибочность их ясна: будет ли Земля вращаться по эклиптике, сохраняя параллельным направление своей оси в пространстве вокруг неподвижного Солнца, или, напротив, будет ли Солнце обращаться вокруг неподвижной Земли по той же эклиптике, сохраняя параллельной свою ось вращения, характер траекторий пятен и их изменчивого вида для земного наблюдателя был бы в обоих случаях одинаковый. Эта ошибка Галилея тем более удивительна, что сам он доказал ненужность «третьего» движения Земли в системе Коперника (см. выше).

    Присоединим сюда же несколько необходимых замечаний о приоритете открытия пятен и о последствиях возникшего по этому поводу спора Галилея с иезуитами. Сам Галилей устами Сальвиати утверждает в «Диалоге»: «Он [Галилей] открыл их в 1610 г., будучи лектором математики в университете в Падуе, и он говорил о них как в Падуе, так и в Венеции со многими лицами, из которых некоторые еще живы» (Ed. Naz., VII, 372). Первый биограф Галилея Viviani сообщает, что Галилей наблюдал эти пятна еще в Падуе, но не пожелал тогда опубликовать открытие, «которое могло навлечь на него зависть и преследование упрямых перипатетиков» (Ed. Naz., XIX, 511). Во всяком случае несомненно, что Галилей демонстрировал солнечные пятна в Риме (март — июнь 1611 г.), первое упоминание о пятнах в печати сделано Галилеем во введении к трактату «О плавающих телах» (1612). Между тем уже в январе 1612 г. в Аугсбурге вышло сочинение анонимного автора о пятнах, составленное в виде писем к Marc'y Welser'y, аугсбургскому богачу и в то время бургомистру, много путешествовавшему по Европе, владевшему итальянским языком и сохранившему обширные культурные связи с Италией; из слов автора, оказавшегося патером Шейнером из ордена иезуитов, вытекало, что он наблюдал пятна в марте 1611 г.; Вельзер просил Галилея высказаться по поводу этой книги, посылая ему ее экземпляр. Галилей ответил тремя письмами от 4/V, 14/VIII и 1/XII 1612 г.; эти-то письма вместе с письмами Вельзера опубликованы Галилеем в Риме в 1613 г. под заглавием: «Istorie е Demonstrazioni intorno alle macchie solari» («Описания и доказательства, относящиеся к солнечным пятнам»).

    Таким образом, приоритет опубликования, по-видимому, принадлежит патеру Шейнеру, но приоритет наблюдения принадлежит либо Галилею, либо астроному Иоганну Фабрициусу (Iо Fabricii Frisii. Maculis in Sole observatis et apparente earum cum Sole conversionenaratio, Wettenberg, 1611). Днем первого наблюдения пятен Фабрициусом считается 9 марта 1611 г.; однако Фабрициус только констатировал наблюденное явление, не сделав каких-либо выводов. К удивлению, ни Галилей ни Шейнер о Фабрициусе ничего не знали, но Кеплер о нем знал (Ed.  Naz.,   XI,  537).

    В дальнейшем, после периода корректной переписки, между Галилеем и Шейнером возникла полемика; Галилей заострил ее в памфлете «Il Saggiatore» (1623), о котором см. ниже; Шейнер весьма резко обрушился на Галилея в своей «Rosa Ursina» (1630). Галилей писал о Шейнере в письме от 9/11 1636 г. к Fulgenzio Micanzio: «Этот поросенок и лукавый осленок составляет теперь перечень того, чего я не знал в свое время; но все это произошло потому, что в начале ни я, ни он не знали одного обстоятельства, именно весьма малого наклона тела Солнца к плоскости эклиптики; но я открыл это, заявляю уверенно, раньше его; однако я не имел случая говорить об этом до «Диалога» (Ed. Naz., XVI,  390)

    На темную роль Шейнера в судьбе Галилея указывает страсбургский математик Bernegger в письме от 31/VII 1638 г. «Он [Галилей] обнаруживает в письмах, что переносит спокойно всю эту грязь и эти преследования (которые, вероятнее всего, имели своим возбудителем и вдохновителем некоего иезуита Шейнера)» (Ed. Naz., XVII, 365). Весьма характерно письмо самого Галилея к Diodati от 25/VIII 1634 г., где говорится, что один из его друзей имел недавно в Риме беседу с Gremberger'oм, математиком коллегии иезуитов, который сказал: «Если бы Галилей сумел сохранить расположение к себе со стороны этой коллегии, то жил бы он в славе на свете и не случилось бы с ним ни одного из его несчастий, и он мог бы писать по желанию о любом предмете, в том числе о движении Земли и т. д.»; и Галилей заключает: «Вы видите, что война против меня велась и ведется не за те или другие мои мнения, но за то, что я в немилости у иезуитов» (Ed. Naz., XVI, 117). Так или иначе, но темные предчувствия его друга Сагредо, по-видимому, сбылись.

  • 22. Ed. Naz.,  VII, 90.
  • 23. Письмо Галилея от 20/II 1638 г. к Alfonso Antonini, помеченное, как и многие письма Галилея последней эпохи, «из моей тюрьмы в Арчетри» (Ed. Naz., XVII, 291 — 297). Галилей рассматривает здесь либрацию только как эффект параллакса; в конце письма говорится, что он должен прекратить наблюдения из-за болезни глаз, «которая уже два месяца тому назад перешла в полную слепоту, затемнив свет глаз весьма плотными катарактами». Этими словами, кстати сказать, опровергается утверждение, которое иногда приходится читать, будто Галилей потерял зрение, наблюдая солнечные пятна через ничем не защищенный окуляр; к тому же из повествования французского каноника Jean'a Tarde, о котором мы говорили выше, видно, что Галилей применял четыре способа наблюдения Солнца и его пятен, в том числе отбрасывание его изображения на экран, или помещая между глазом и окуляром зеленые очки, чтобы ослабить действие лучей (pour esmousser la pointe dy rayon) (Ed. Naz., XIX, 592 — 593).

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.