Вы здесь

Глава пятая. Из Физтеха в Гранд-Опера

 

1

 

Лекции по физике приват-доцента Иоффе студент Термен слушал еще в царское время, однако со второго курса университета ушел в военное училище и встретился с прежним своим учителем лишь спустя много лет, уже сделавшись опытным специалистом в области радиотехники — редким в то время специалистом в редкой в то время области. Вероятно, именно по этой причине и пригласил Иоффе прежнего своего ученика в Рентгеновский институт. Делать лишь то, чего еще не делал никто! — таков с самого начала был метод действий Иоффе. Приглашая специалиста по радиотехнике к себе в институт, он считал, по-видимому, что применение радиотехнических средств к физическим исследованиям обещает немало интересного для науки...

«Попытайтесь измерить важную характеристику газов — их диэлектрическую постоянную при различных давлениях и температуре» — с такой просьбой обратился он к новому сотруднику. Изучение электрических свойств вещества занимало академика Иоффе в течение многих лет. Попятно, что радиоспециалист Термен прибегнул к помощи радио.

Рентгеновский квартировал еще при кафедре физики Политехнического института. Под лабораторию новому сотруднику выделили пустующий за отсутствием студентов холодный чертежный зал в четырнадцать окон, частью забитых фанерой. И первое, с чего начал сотрудник, — поставил посреди зала две кирпичных печурки, а трубы от них вывел в окна...

После этого, в тепле и уюте, на одном из многочисленных чертежных столов, оказавшихся в его распоряжении, он собрал с помощью единственной лаборантки установку, которая включала в себя генератор колебаний на катодной лампе. В полость между пластинами конденсатора (он был частью установки) впускался испытуемый газ. Стоило изменить давление газа или его температуру, как емкость конденсатора менялась. А это влияло на частоту электрических колебаний. Точнее, должно было влиять. Теоретически. Уловить разницу оказалось почти невозможно.

У Абрама Федоровича Иоффе не было привычки «подавлять» сотрудников, он старался помочь. Однако поднимаясь по утрам в чертёжку, он мало чем мог облегчить участь Термена. Тот по-всякому пытался переиначить свою установку, чтобы повысить ее чувствительность. Варианты схем занимали все новые чертежные столы, но ничего существенного не удавалось добиться, пока однажды не пришла в голову счастливая мысль. Катодное реле! Вот что могло его выручить. Нынешний школьник-радиолюбитель, увидав это устройство, тотчас признал бы в нем преобразователь частоты, какой можно вынуть из любого приемника. Тогда же подобные новшества применяли только на радиостанциях...

На чертежном столе Термен собрал очередную установку, повторив предыдущую с единственной разницей — конденсатор в новой схеме был закрыт и имел вследствие этого постоянную емкость. А стало быть, и вся «закрытая» система, в отличие от «открытой», давала колебания вполне определенной неизменной частоты. Соединив обе системы с катодной лампой, Термен получил то самое катодное реле, которое обнаруживало разницу между не совсем совпадающими частотами колебаний двух систем — так называемые «биения». По их частоте не трудно было рассчитать неуловимый доселе «икс» — величину диэлектрической постоянной.

...Прибор оказался на редкость чутким. Во время опыта экспериментатор боялся пошевельнуться. Реле реагировало на малейшие изменения емкости, а она менялась, стоило приблизить к прибору руку. Стрелка на шкале не находила себе покоя. На радиостанции не надо было неотрывно следить за стрелкой. Там пользовались катодным реле для приема сигналов на слух — уж с этим он был хорошо знаком!

Приходящие радиоволны имеют слишком высокую частоту, человек их не слышит. Однако если на приемной станции создавать колебания примерно такой же, как принимаемая, лишь немного от нее отличающейся частоты, — между близкими частотами, вследствие их разности, возникают «биения» — колебания сравнительно низкой, слышимой частоты. С помощью катодного реле «слухач» меняет частоту биений и принимает сигналы на слух в том тоне, который ему удобен.

Разностные колебания дают слышимые звуки! И Термен приспособил к своей установке наушники — в точности такие же, какими пользовались радиослухачи.

Теперь экспериментатор мог судить об изменении диэлектрической постоянной по изменению высоты тона. Теперь стоило пошевелить рукой, как это делалось слышным. Термсн приближал руку к прибору — и звук повышался. Он стучал пальцами по столу — и прибор отзывался своим «та-ра-ра». Можно было показывать фокусы на этом приборе! А нельзя ли подобрать на приборе мелодию? — подумал экспериментатор.

 

2

 

Подобрать мелодию не составляло для него большого труда. Помимо радиотехники, он с детства занимался музыкой и даже получил в свое время консерваторский диплом по классу виолончели. Не задерживаясь на «чижике-пыжике», Термен подобрал на своем приборе известную каждому виолончелисту пьесу — соло из балета «Фиаметта», музыка Минкуса. Прибор для измерения диэлектрической постоянной газов вполне справлялся с балетным соло!..

Как было не прийти в восторг от этой музыки! Но музыку не слышит никто, кроме исполнителя, — вот что обидно... Приспособив к прибору вторую пару наушников, Термен демонстрирует «соло» своей лаборантке. Во время очередного профессорского обхода, извинившись, он просит Абрама Федоровича надеть наушники. По мере того как прибор «играет», скептическое выражение сползает с красивого лица Иоффе. И вот уже академик ходит по комнатам, приглашая народ к Термену. Академику свойственно увлекаться всем необычным. Он тут же принимает решение: делать электромузыкальный инструмент — делать то, чего еще не делал никто!

В ноябре 1920 года на заседании кружка механиков имени профессора Кирпичева физик Термен дал свой первый концерт. То, что еще недавно было физическим прибором, сделалось подобием музыкального инструмента. Кроме балетного соло Минкуса, на заседании были исполнены «Лебедь» из «Карнавала животных» Сен-Санса и «Элегия» Массне...

К этому заседанию-концерту Термен улучшил свой прибор-инструмент. Приспособил наушник величиною с тарелку да еще приделал к нему бумажный рупор. Теперь мелодия звучала на всю комнату, причем громкость можно было регулировать специальной педалью.

Слушатели аплодировали музыканту и придирчиво допрашивали физика.

— В инструменте использовано явление интерференции, — объяснял физик. — В данном случае оно проявляется как разностный тон двух электрических колебаний высокой частоты. Небольшое изменение одной из частот вызывает значительное изменение частоты биений. То есть, высоты тона. Это достигается благодаря малым изменениям емкости колебательной системы.

И он тут же демонстрировал все на опыте. Приближал руку к инструменту — и казалось, что завывает сирена. Удалял — и нарастал грозный гул.

Затем физик Термен передал слово музыканту. Музыкант Термен сказал:

— Исполнитель не должен быть обременен чисто механической работой. Он должен управлять звуками, но не добывать их. Движение руки в пространстве без нажима на струну или смычок способно к более тонкому повиновению воле исполнителя.

Под конец заговорили оба — и музыкант, и физик, перебивая одни другого, — о том, что обещает в будущем необычный инструмент. Без особого усложнения может быть получено несколько тонов. Возможна игра на струнах и грифах, как на скрипке или виолончели, возможна на клавиатуре, подобной фортепианной, или даже игра с помощью движений при танце, когда танцовщик будет сам себе создавать музыку. Возможна радиопередача без искажений и перемещение звука по аудитории. Возможно сочетание высоты тона с окрашенным светом по некоторым заранее выработанным правилам — подобие цветомузыки, о которой мечтал Скрябин... Электричество, оказывающее большое влияние на науку и технику, должно коснуться искусства!

А потом участника заседания — те, которые жили в городе, Термен в их числе, — под осенней изморосью торопливо шагали к Финляндскому вокзалу, чтобы не опоздать на последний трамвай. Летом многие пользовались велосипедами, но велосипедный сезон закончился, по слякоти ездить стало уже трудно. До вокзала же было верст пять, не меньше, а трамваи ходили только до шести часов вечера...

 

3

 

По делам службы Термену приходилось довольно часто ездить в Москву — особенно после того, как осенью 1921 года он выступил с докладом на заседании Восьмого Всероссийского электротехнического съезда.

Неторопливо понукая костлявую полуживую лошаденку, извозчик меньше чем за час доставлял с Каланчевки на Молчановку. Здесь, в Военной радиотехнической лаборатории, Термена по старой памяти считали своим. Здесь-то и сообщили Термену в очередной приезд, что его разыскивает по важному делу Аким Максимович Николаев, член коллегии Наркомпочтеля и председатель Радиотехнического совета.

С Николаевым Термен познакомился в бытность свою начальником радиопередатчика Наркомпочтеля под Петроградом, на главной в то время в республике гражданской радиостанции. Но ему не пришлось там долго работать. При наступлении Юденича на Петроград радиостанция была взорвана.

Не откладывая, Термен позвонил в Наркомпочтель: Николаев считался большевистским комиссаром по делам радио, он не стал бы искать его по пустякам.

— Хорошо, что вы приехали, — сказал Николаев. — Я разыскивал вас по поручению Владимира Ильича. Владимир Ильич просит продемонстрировать этот ваш радиомузыкальный прибор...

— Думаете, ему будет интересно?

— Владимир Ильич придает большое значение радиотехнике, а ваш аппарат открывает новые, необычные возможности... Помните электротехнический съезд?!

Съезда Термен не забыл, конечно.

Восьмой Всероссийский электротехнический состоялся вслед за Восьмым Всероссийским съездом Советов, принявшим план ГОЭЛРО. К ученым и инженерам, собравшимся в полутемной из-за нехватки энергии аудитории Политехнического музея, были обращены слова почетного председателя их съезда В. И. Ленина: «При помощи вашего съезда, при помощи всех электротехников России и ряда лучших, передовых ученых сил всего мира, при героических усилиях авангарда рабочих и трудящихся крестьян... мы электрификацию нашей страны создадим». Но среди других, несомненно более важных докладов, сообщение Термена о применении катодных реле не прошло незамеченным. Он сошел с кафедры под аплодисменты, завершив свое выступление не совсем обычно для ученого собрания: сыграл съезду произведения композиторов Сен-Санса, Минкуса, Массне.

Вскоре петроградец давал в том же зале концерты для публики. С расклеенных по городу афиш бросались в глаза аршинные буквы: РАДИОМУЗЫКА. И в первом же сообщении о необычных концертах корреспондент «Известий» назвал радиомузыкальный прибор терменвоксом — «голосом Термена».

Вместе с другими делегатами съезда электротехников аплодировал этому «голосу» председатель Радиосовета Аким Максимович Николаев. Зная, с каким интересом относится к новинкам радиотехники Ильич, какое значение придает радио в будущем — этой «газете без бумаги и без расстояний», этому «миллионному митингу», — он-то и рассказал, должно быть, Ленину о «радиомузыке»...

 

4

 

Ярким весенним утром к особняку на Молчановке подкатил старенький легковой автомобиль.

— Едемте в Кремль, — сказал Николаев Термену.

Вместе с лаборантом Гришей Файном они погрузили аппаратуру, аккумуляторы. Когда автомобиль тронулся с места, показалось, что началась пулеметная перестрелка. Кашляя и отчаянно скрипя на выбитом булыжнике, оставляя за собой струю синего дыма, он выехал на Поварскую.

В воротах Кремля Николаев предъявил часовому документы. Выгрузив аппаратуру, прошли с ней через пять или шесть холодных комнат и наконец оказались в небольшом узком зальце с длинным, крытым сукном столом посредине.

— Совсем забыл вас предупредить, — сказал Термен, осмотревшись.— Для демонстрации необходимо фортепиано.

— Вот об этом я не подумал! На съезде — вы обходились без аккомпанемента!

Николаев быстро вышел куда-то и вскоре вернулся с молодой женщиной.

— Фотиева, — протянула она руку. — Владимир Ильич поручил мне аккомпанировать... Он на заседании, просит извинить за то, что опаздывает. Быть может, мы порепетируем с вами? Я, знаете ли, давно не играла...

Пока устанавливали пианино в углу комнаты и поудобнее расставляли стулья, Термен с лаборантом на дальнем краю длинного стола подключал к металлической вазе — он сам выбрал ее и перенес с окна — еще один прибор, который решили показать Ленину в действии. Этот прибор предназначался для радиосигнализации — для совсем иных целей, чем терменвокс, но работа его была основана на том же принципе.

 

5

 

Между тем Лидия Александровна Фотиева, секретарь Ленина, приготовилась к репетиции. Для начала попробовали испытанный «Лебедь» Сен-Санса, потом этюд Скрябина и «Жаворонок» Глинки. Обменялись любезностями.

— Вы прекрасно чувствуете инструмент, — похвалил аккомпаниаторшу Термен.

— Какой необыкновенно чистый звук дает ваш прибор! — сказала изобретателю Фотиева.

— У кого вы учились? — спросил он.

— Когда-то училась в консерватории, — усмехнулась Фотиева. — Давно. До революции.

— Представьте себе, я тоже!

— Вот, оказывается, на что способны мы, музыканты! — пошутила она, и в этот момент дверь распахнулась — стремительно вошел Владимир Ильич. Термен узнал его по портретам.

— Входите, входите, товарищи, прошу вас! — проговорил Владимир Ильич, обернувшись к двери, и все тем же стремительным шагом направился к Термену.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Владимир Ильич!

Следом за Лениным в комнату вошло человек двадцать, не меньше, среди них Термен увидел Калинина.

— Ну-с, что за чудеса вы тут для нас приготовили? — когда все уселись, живо спросил Ленин. Портреты не передавали живости его лица, а она была едва ли не существеннее самих черт.

Термен отошел к дальнему концу стола, где стояла металлическая ваза.

— Прежде чем продемонстрировать музыкальный прибор, я хочу показать сделанный мною по тому же принципу прибор для охранной сигнализации. Обратите внимание, он подключен к этой вазе, — изобретатель, как фокусник, протянул к вазе руку, и тут же, хотя он ее не коснулся, зазвенел звонок.

Все рассмеялись.

— Приближаясь к сторожевому прибору, — невозмутимо продолжал изобретатель, — человек невольно меняет емкость конденсатора, и раздается сигнал.

Едва он кончил, как один из присутствующих, подмигнув товарищам, заявил:

— А ну-ка, я его сейчас обману!

Он обмотал руку шарфом, поверх шарфа напялил ушанку и, выставив все это вперед, крадучись, двинулся к вазе. Но дотянуться до нее не успел — раздался звонок, и под общий смех ему пришлось возвратиться на место.

— Поверьте, товарищ Термен, — сквозь смех проговорил Ленин, — если бы товарищ хоть чуточку разбирался в радиотехнике, он бы не стал этого делать!

— Тогда позвольте объяснить принцип действия, — сказал Термен. И он стал рассказывать о катодном реле, реле-стороже и реле-музыканте…

 

6

Лидия Александровна Фотиева села к пианино, а изобретатель, сухощавый молодой человек с усиками, встал возле своего инструмента, выпрямившись и раскинув руки, как дирижер перед пультом. Инструмент по виду очень напоминал дирижерский пульт. Только с левой стороны ящика-пюпитра располагалось проволочное кольцо, а справа торчала вверх проволочная пика. Из объяснений изобретателя присутствующие уже знали о назначении этих антенн. Кольцом регулировалась громкость, пикой — высота звука.

— Композитор Сен-Санс, — объявил изобретатель, — «Лебедь» из «Карнавала животных».

И, картинно взмахнув руками, принялся дирижировать невидимым, словно спрятанным в ящике, оркестром, звучание которого напоминало то флейту, то скрипку, то виолончель, то кларнет.

Ему щедро хлопали после каждого номера, а когда он закончил «Жаворонком», Ленин подошел к нему и спросил:

— Можно мне попробовать?

Приноравливаясь, он взял несколько нот наугад.

— Я помогу вам, — сказал Термен и, встав позади, взял его руками за оба запястья.

У Ленина был хороший слух — это тотчас отметил инженер-музыкант. Уже к середине пьесы Термен едва придерживал его руки, и почти самостоятельно и довольно чисто он «доиграл» до конца, а затем, смеясь, поклонился «публике», весело и бурно хлопавшей ему.

— Я всегда говорил, что электричество может творить чудеса, — сказал Ленин. — Хорошо, что именно у нас электрифицирована даже музыка! Надо это всячески пропагандировать! Я уверен, товарищи, именно мы увидим, какие электрификация совершит чудеса!

 

7

 

Много лет с того дня прошло, прежде чем Термен узнал, что после его «концерта» Ленин написал письмо, в котором упоминал о сигнализации инженера Термена. Тогда же ему предложили сделать сигнализацию в Гохране — так называлось государственное хранилище реквизированных церковных ценностей.

Длинные столы в просторных залах здания Гохрана на Никольской улице в Москве были заставлены золотыми и серебряными чашами, блюдами, лампадами и кадилами. Желтовато поблескивали золотые и позлащенные ризы с икон, архиерейские митры, кресты напрестольные и наперсные с цепями и без оных. Переливались жемчужным шитьем ризы священников. Отсвечивали зеленью и чернью серебряные крышки от евангелий. В стороне грудились раки — серебряные сундуки для мощей. И все это ожидало превращения в пуды, в сотни, тысячи пудов хлеба, о котором мечтало пухнущее с голоду Поволжье — от Нижнего до Царицына.

Над этим возвращенным народу богатством натянули проволоки антенн, и петроградский физик Термен подсоединил их к прибору-сторожу...

В Петрограде Термен установил свои сигнальные приборы для охраны Скифского отдела Эрмитажа. Старик-швейцар, величественный и неосведомленный, как скиф, усомнился в этой затее. Старику не верилось, что какие-то проволочки смогут лучше него справляться с охраной. Как того человека в Кремле, который крался к вазе, обмотав руку шарфом, швейцара мог убедить лишь опыт. Скифский отдел расположен был на втором этаже, окнами на Миллионную улицу. Бородатый старик в расшитой галунами ливрее не поленился — полез в окно.

Зазвенел звонок. Тогда старик поверил.

Это были, так сказать, испытательные установки, пока к Рентгеновскому институту не обратился с просьбой Госбанк. Вот тут производством сигнальных приборов занялись уже институтские мастерские.

 

8

 

Для академика Иоффе просьба Госбанка означала не просто выгодный заказ, который позволял улучшить материальное положение руководимого им института. «Физику — на службу технике!» — ведь под таким лозунгом и создавал свой институт Иоффе. Физика должна стать научной базой социалистической техники. Наряду с разработкой коренных физических проблем, в институте — в его мастерских — уже в 1919 году налаживается производство усилительных генераторных ламп и рентгеновских трубок. Вместе с нижегородской радиолабораторией Бонч-Бруевича Рентгеновский институт был в ту пору единственным поставщиком этого необходимого для республики оборудования. «Русский флот, — говорилось в отчете института за 1923 год, — снабжается исключительно усилительными лампами производства института». Среди заказчиков, для которых делались приборы, — военное, морское, артиллерийское ведомства, Главэлектро (видно, не осталась без последствий встреча Семенова с Куйбышевым), Наркомпочтель, Наркомпуть, Наркомпрос, Наркомздрав...

...Во время заграничной поездки Иоффе договаривается об организации в Берлине общества для распространения радиосигнальных устройств Термена — «оно может дать крупные суммы», — пишет он. Но все-таки главное для него не в этом. Для Иоффе производство приборов Термена — в первую очередь еще один пример того, как плодотворна связь физики с техникой.

 

9

 

«Надо это всячески пропагандировать!» — сказал Ленин после маленького концерта в Кремле. И — человек дела — тут же поручил секретарю ВЦИК Енукидзе помочь музыканту-физику. Через несколько дней Термен получил от Енукидзе мандат, который давал ему право беспрепятственного проезда по всем железным дорогам России.

Афиши с именем Льва Термена замелькали по разным ее городам:

 

ОДИН ВЕЧЕР Л. С. ТЕРМЕНА. РАДИОМУЗЫКА. ВНОВЬ ИЗОБРЕТЕННЫЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ИНСТРУМЕНТ.

 

Главные достижения: 1) управление звуками свободным движением руки в пространстве; 2) тембр и характер звука по желанию; 3) длительность звуков при полной непрерывности и ровности; 4) неограниченность силы звука (форте и пиано); 5) игра на струнах и грифе без смычка; 6) передача звуков по проводам и радио без искажения; 7) использование приемов игры на существующих инструментах; 8) проекция различных тембровых кривых на экране; 9) получение аккордов в темперированных и натуральных строях; 10) сочетание высоты звука со светом; 11) возможность сочетания музыки и танца.

 

ДЕМОНСТРАЦИЯ Л. С. ТЕРМЕНОМ ИЗОБРЕТЕННОГО ИМ ПРИБОРА В ДЕЙСТВИИ.

 

Исполнение целого ряда музыкальных произведений.

 

Начало ровно в восемь часов вечера.

 

Петроградцы и москвичи аплодировали Термену — на заводах, в институтах и даже в Петровском пассаже. Его провожали рукоплесканиями псковичи и минчане, нижегородцы и ярославцы.

Студент физмеха и сотрудник Рентгеновского института Виктор Кондратьев наткнулся на афишу «профессора Термена» в родном Рыбинске, едва приехав домой на каникулы. После трех суток, проведенных в товарном вагоне, вдвойне приятно увидеть знакомое имя и знакомое по институту слово — радиомузыка...

Газеты и журналы писали:

«Разрешение проблемы идеального инструмента. Приблизительно шестьдесят октав слышимых звуков, в том числе двадцать четыре октавы музыкальных звуков, вместо шести на рояле1. Звуки освобождены от «примесей» материала. Начало века радиомузыки».

«Новый источник звуковой энергии в приборе Термена позволяет управлять звуком гораздо совершеннее, чем на любом инструменте. Обычными европейскими нотами невозможно даже записать восточную песню, гораздо более мелодически богатую. Принцип, использованный Терменом, обещает возвратить музыке чистый акустический строй».

«Ильич выдвинул на первое место кино, так как это электрифицированный театр, допускающий безграничное размножение... Изобретение Термена — музыкальный трактор, идущий на смену сохе...»

В сущности лекции-концерты Термена были не только пропагандой электромузыки, но гораздо шире — пропагандой электрификации. Вот что, вероятно, имел в виду Ленин, говоря, что «надо это всячески пропагандировать».

 

10

 

Когда летом 1927 года в Германии открылась международная музыкальная выставка, в составе советской делегации поехал во Франкфурт и ленинградский физик Термен.

Успех его концерта на музыкальной выставке таков, что Термена засыпают приглашениями. Дрезден, Нюрнберг, Гамбург, Берлин провожают его овациями и цветами. Восторженны отзывы слушателей «музыки воздуха», «музыки эфирных воли», «музыки сфер». Музыканты отмечают, что идея виртуоза не скована инертным материалом, «виртуоз затрагивает пространства». Непонятность, откуда идет звук, потрясает. Кто-то называет терменвокс «небесным» инструментом, кто-то «сферофоном». Поражает тембр, одновременно напоминающий и струнные, и духовые инструменты, и даже какой-то особенный человеческий голос, словно «выросший из далеких времен и пространств».

А одна попавшая в газеты суховатая фраза придает этой феерии восторгов строгость и вес факта: «Свободно из пространства вышедший звук представляет собой новое явление». Четкий отзыв убеждает сильнее стихотворных од, авторы которых даже впадают порою в мистический транс, поскольку принадлежит этот отзыв не только скрипачу и не просто физику — Альберту Эйнштейну.

Слава Термена легко пересекает границы. Вернувшись из зарубежной командировки, академик Иоффе свидетельствует в «Правде»: «Совершенно исключительный успех имели везде за границей выступления сотрудника Физико-технического института Л. С. Термена с радиомузыкой. В парижской Большой Опере за 35 лет не было такого наплыва и такого успеха».

Оказавшийся в одно время с Терменом в Париже писатель Ефим Зозуля так передавал свои впечатления от концерта:

«... я узнал из трехколонных заголовков в газетах, что в Гранд-Опера будет демонстрироваться гениальное изобретение инженера Термена. Эпитет «гениальное» чередовался со словами «чудо природы». Парижские старожилы вряд ли припомнят случай, чтобы для кого бы то ни было и по какому бы то ни было поводу отдавалась Гранд-Опера... Консерватизм этой Гранд-Опера, начиная с содержания опер, таков, что наш Большой театр можно считать резвым и молодым, почти юношеским учреждением. И вот эта самая Гранд-Опера отменяет оперу и отдает вечер какому-то Термену, советскому гражданину...

То, что я слышал в Гранд-Опера, — незабываемо. Бывали моменты, когда весь огромный зал со всеми своими ярусами стихийно испускал возгласы изумления и восторга, и в общем гуле я слышал и свой голос, который так же стихийно вырывался из моей груди.

...Я слушал Термена как раз накануне отъезда из Парижа, и почти всю дорогу, нанизываясь на стук вагонных колес, звучали в моих ушах отдельные напевы извлеченной человеком из воздуха величественной симфонии мира».

 

  • 1. На рояле семь с половиной октав. — Прим. админа.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.