Вы здесь

9. Главное путешествие. Волга и Каспий: как исчерпать неисчерпаемое. Природа и чиновники. В мире больших систем

 

В 1852 году пошли слухи — вроде бы царь намерен послать экспедицию к испокон веков обильному рыбой, а потом вдруг оскудевшему Каспию. Астраханский рыбопромышленник Ф. Г. Голиков, человек умный и зоркий, хорошо знакомый с положением рыболовных дел, изрядно подтолкнул это царское намерение, пожертвовав императорскому Русскому географическому обществу три тысячи рублей. Жертвователь получил благодарственное письмо от президента ИРГО великого князя Константина и звание члена-соревнователя Общества. И тут же умер. А колеса официальной переписки по сему вопросу чуть оживили свой ход.

Комиссии, комиссии... Отношения, мнения, прошения о соизволении. Департамент сельского хозяйства, Министерство госимуществ, Географическое общество, Министерство народного просвещения с Академией наук. Царь. Из казенных сумм ассигновано пять тысяч на экспедицию. Академику Бэру поручено составить программу работ, что он и исполнил чуть ли не тотчас.

Она была весьма обширна. Уже в первом абзаце вступления автор оговорил «прежде всего нецелесообразность лишь поверхностного исследования». К тому же работы будут вестись по прямому высочайшему повелению — просто необходимо обеспечить их достаточную полноту. Далее искушенный дипломат, естественно, ссылается на заграницу: «На фоне упомянутых достижений в этой области в других краях вся Европа будет ждать и от нас не меньшей основательности». Достойно защитив таким образом свои намерения, он переходит к делу. Планируемые исследования разделены на три группы: технические, статистические, естественнонаучные.

Снасти рыбацкие, их целесообразность или вред.

«Например, много ли ускользает красной рыбы, которую ловят крючьями, и часто ли израненную ими рыбу находят уснувшей». Способы обработки и хранения рыбной продукции: «На южном берегу Каспийского моря у пойманной летом рыбы берутся только икра и клей, а самое мясо бросают, утверждая, что оно не может быть заготовлено впрок».

Число рыбопромышленников, уловы, откупные суммы, заработки, отношения капитала к прибыли. Пути рыбной торговли, цены на основных рынках. Те же сведения за прежние годы — «динамика ценообразования». Учитывается все, даже подозрительность рыбаков, которые охотно рассказывают о рыбе, но сразу замыкаются, как только начнешь расспрашивать о барышах да еще записывать. Печатным же сведениям доверять нельзя.

История рыбной ловли на Каспии и в его притоках «побуждает нас перейти к естественноисторическому разделу исследований экспедиции, указывая на необходимость принять во внимание не только биологию рыб, но и всю природу Каспийского моря». Он сравнивает Балтику и Каспий, ставит вопросы о глубинах, о солевом составе вод и грунтах, о количестве «органического питательного вещества» в разных участках моря и поведении рыб. Необходимо изучить пути миграции наиболее ценных видов, их питание в разные времена года. Сроки икрометания, возраст нерестящихся рыб и места: «Ни в одной книге не говорится о характере мест, где они мечут икру, даже умалчивается, ищут ли они для этого песчаное, поросшее растениями или илистое дно и как далеко приближаются к истокам». Наконец, следует изучить возможность пересадки рыб или икры. Хорошо бы подселить морских рыб, мечущих икру в соленой воде. Но опять-таки сперва надо сравнить воду открытых морей и Каспия. «Если разница значительна, то попытка пересадки была бы столь же смешной, как недавно сделанное предложение пересадить устриц в Балтийский порт» (теперешний Палдиски). Следует подумать и об искусственном распространении, например, сазана из Поволжья к северу.

Вообще же экспедиция должна «привезти с собою столько сведений о рыбной ловле Каспийского моря около середины XIX века, чтобы правительство и на будущие времена имело не только основу для суждения о прибыльности или убыточности этого промысла, но и было в состоянии решать спорные вопросы, могущие возникнуть из-за последствий разных способов и сроков рыбного лова». Особо подчеркивается, что начальство на местах должно правильно судить о биологии и ловле рыб. И уж, конечно, «было бы позором для России» не представить ученому миру внутри и вне ее новых сведений для науки.

Ученый планирует экспедицию на три года, но таким образом, «чтобы отдельные участники ее работали бы не долее, чем то потребуется по ходу их занятий». Таким образом, достигаются маневр сотрудниками и необходимая гибкость в исследованиях. Предполагалось, что экспедиция будет состоять из восьми специалистов плюс приглашаемые на местах писцы, переводчики, офицеры-геодезисты.

Программа была принята. Разумеется, с ограничениями. По вечной традиции штаты срезали ровно наполовину. Но ведь и составитель многого не показал, оговорив право начальника экспедиции осуществлять естественноисторические исследования и, исходя из состояния дел, изменять их ход. По всему видно, что наш путешественник, предусмотрительно развязав себе руки в МХА, намеревался весьма удовлетворить свое любопытство за скудный казенный счет.

И вот уже министр госимуществ официально предложил академику К. М. Бэру возглавить экспедицию. И Конференция Академии наук постановила: «Если угодно придать Каспийской экспедиции научный характер и если Бэр согласен взять на себя руководство ею, то Академия не видит препятствий к его поездке и разрешает его отсутствие в течение трех лет, будучи уверена, что его труды послужат на пользу государству и науке и принесут славу Академии».

На что Бэр ворчливо заметил, что из-за многочисленных словоговорений упущено дорогое весеннее время для выезда.

Правда, уже ранней весной «техник» будущей экспедиции А. Я. Шульц — спутник по исследованиям на Балтике и Чудском озере начал по указанию Бэра собирать промысловые данные в верховьях Волги, в районе Селигера. На пути к Каспию предстояло встретиться с остальными сотрудниками в количестве двух человек: ссыльный петрашевец Н. Я. Данилевский исполнял обязанности статистика и ботаника, а препаратор Зоологического музея К. И. Никитин, кроме основного дела, был рисовальщиком. Вот эти четверо людей и выполнили в основном всю работу нескольких лет.

«14 июня 1853 года в 11 часов я выехал, наконец по железной дороге... Говорят, во втором и третьем классах несколько больных холерой». Так начинается путевой дневник начальника экспедиции. В тот же день русская армия приступила к оккупации Молдавии и Валахии в качестве первого акта Восточной (Крымской) войны.

Наблюдая Карла Максимовича Бэра в этом его главном путешествии, вернее, в четырех путешествиях, слившихся вместе, снова удивляешься сложности человеческого характера. Ведь он же нерешителен, наш герой, в делах, не касающихся науки. А если решается на что-то после долгих колебаний, так потом горько сетует при случае: и зачем искушал провидение, «сам дерзкою рукою вмешался в дело своей судьбы», и уж, конечно, он-де успел бы в науке больше, если б все шло само собой...

Но как он меняется, вступив на «боевую тропу», ведущую к научной цели, — будь то самозабвенное странствование в глубинах эмбриона или столь же захватывающее слежение многоплановых природных картин государства Российского! Ломится через все препоны. Он любил обыгрывать свою фамилию, созвучную немецкому «медведь». Так вот, обычно добродушный, он демонстрировал яростное, медвежье упорство в преодолении заслонов, встающих на пути научного исследования. Сколько проклятий сыплется на различные задержки в дороге! Воспитаннейший человек, он и палкой может замахнуться на ленивого вымогателя чаевых. Рассудительный, вдруг становится безрассудно смелым, отвергая доводы осторожных людей.

Когда поморы отказались плыть на Новую Землю — они не подготовлены к полярной зимовке, — так благоразумный Бэр простодушно ответил, что ведь и он в таком же положении, а побывать там все-таки очень хочется.

Почтенный ученый с мировым именем едет в солидную командировку для знакомства с европейской наукой. И, едва скрывшись из глаз начальства, устремляется к морю, чтобы в случайных гостиничных условиях корпеть над развитием иглокожих и ругаться с прислугой, выливающей в раковину его драгоценные жидкости.

И вот предоставилась возможность увидеть вожделенный край. На седьмом десятке лет, забыв о нездоровье, отказавшись от профессуры, оставив дом и семью, и уютные «пятницы» в кругу близких друзей, и покойное кресло за круглым столом академии наук он без оглядки торопится — куда?

Кругом гуляет холера. Она поднимается навстречу ему по Волге, как раз из тех мест. В Нижнем Новгороде пароходный рейс задерживается — нетерпеливый Бэр нанимает парусную лодку. Едва отплыли, хозяин лодки слег с симптомами холеры. Лишь в Казани удалось его госпитализировать, еще живым. Так и плыли от Нижнего, ухаживая за больным, не умея управляться с парусом и тем не менее выполняя научную программу.

Идет война с Турцией, Англией, Францией и Сардинией в придачу. Путешествовать по западному берегу Каспия трудно из-за близости театра военных действий, везде запреты, сложности и строгости — он забирается даже в Персию.

Из письма к Литке: «Меня эта война угнетает немало, так как немногие местные пригодные пароходы занимаются перевозкой провианта, и я не знаю, как мне переправиться на восточный берег Каспийского моря...» А что там, на восточном берегу? А там, согласно дневниковой записи, «за исключением крепости Новопетровск едва ли где можно будет причалить без помощи береговой охраны» — население в тех местах «неспокойно», запросто можно погибнуть. Ему же позарез нужно изучать именно местное население, его быт, привычки, собирать этнографические коллекции и даже черепа, мало соотносящиеся с рыбными интересами. Подумаешь, риск — и на Кавказе не выпускают в дорогу без охраны (а он-таки ездил!), и под Астраханью людей режут.

Упорно и методически он наращивает свои обширнейшие, разносторонние планы и осуществляет их, несмотря ни на что. Ругая и любя Россию, досадуя на потерю времени в пустых разговорах, чествованиях, обедах, болезнях, проклиная дорожную грязь, тупость и лихоимство чиновников, старый человек делает свое громоздкое дело.

Конечно, он не уложился в три года. С 1853 по 1857 год длилась Каспийская экспедиция. И как знать, если бы не болезни... Он совсем не умел ограничивать себя в исследованиях. Эта ненасытная всеохватность хорошо прослеживается по дневникам. Геологическое строение речного берега, растительность, сельскохозяйственные культуры, одежда и вид местных жителей, размышления о смене мусульманского полумесяца в Поволжье православным крестом, тут же стихи с весьма современным смыслом:

 

Прежде от рыбачьих барок

Не страдали волжски воды.

Благо ли, что им в подарок

Пригоняют пароходы?

 

Но дневниковые записи он делал лишь в условиях, когда ничем другим заняться нельзя: в экипаже, в лодке или же при столь плохом самочувствии, что нет сил писать отчет, статью, газетную публикацию по прямым «рыбным» делам.

Вот краткая «ихтиологическая» канва путешествий К. М. Бэра.

Рыболовство на Волге от Нижнего Новгорода до Астрахани. Добыча соли на соляных озерах. Дельта Волги — полтысячи протоков, разделенных островами, плавнями, целый мир со своим животным и растительным населением. Рыбацкие села и ватаги — места обработки рыбы. Технология выварки тюленьего жира, соления рыбы, приготовления икры. Морское путешествие на восточный берег. Промысел тюленей на островах. Лов черной частиковой рыбы.

Составлена карта промыслов от Царицына и по морскому берегу. Изучены геологические обнажения, проблемы питания рыб. Взяты пробы воды, собраны раковины моллюсков. Письма, отчеты, посылки с коллекциями шли в Петербург.

Зимой Бэр вернулся в столицу. Через час после приезда уже был у министра госимуществ с докладом и проектом реорганизации волжского рыболовства. Вот так же Пирогов разлетелся из осажденного Севастополя к военному министру и получил реприманд за то, что одет с нарушениями уставной формы. Бэр обошелся без выговора, но встречен был холодно — суется не в свое дело.

Два месяца обрабатывал экспедиционные материалы. 1 марта 1854 года снова выехал в Астрахань. За зиму помощники выполнили многочисленные работы в архивах, описание и зарисовки орудий лова. Бэр успел к ледоходу и сразу же отправился в лодке по лугам, залитым половодьем. Наблюдал ход осетровых, места икрометания. Опыт с искусственным нерестилищем окончился неудачей. Данилевский послан на Эмбу. Несколько морских и сухопутных путешествий из Астрахани. Опыты по искусственному оплодотворению икры воблы. Условия зимнего лова. Несмотря на трудности (скудость средств, бытовые тяготы, сложность добывания промысловых данных), к началу 1855 года подготовлены два выпуска «Каспийских исследований».

Весной Бэр приехал в Петербург. Обрабатывал привезенные материалы и коллекции («определить раков до моего отъезда едва ли будет возможно»). Сотрудники в это время изучали промыслы у персидских берегов.

Май 1855 года. Западное и южное побережье Каспия, Ленкорань, Кура. Очень мешают военные действия. Поездка в Персию. Шульц и Никитин работают в Астрахани, Данилевский — в Баку, Шемахе, Тифлисе.

Осенью Бэр верхом отправился на озеро Гокча (Севан), исследовал рыб и низших животных. Потом работал в конторах и архивах Тифлиса. Неделю сидел на перевале, ждал разрешения на дальнейший путь. Обследовать Терек не мог из-за начавшейся оттепели. Владикавказ — Кизляр — прикаспийские степи — Астрахань. Слег до весны, готовил отчеты. Трудная дорога в Петербург была не по силам. Весной наблюдал ход рыбы бешенки в нижнем течении Волги. Обследовал долину реки Маныч, восточный берег Каспия до Красноводского залива. Осенью получил предложение возглавить экспедицию на Белое море. Вынужден был отказаться: болезнь не позволила даже поехать к Дону и на Черное море, и вторую зиму провел в Астрахани (сотрудники уже разъехались), обрабатывал материалы. Лишь по весне добрался до дому.

Но чисто рыбоведческие интересы составляли лишь долю в этих неустанных поездках по огромному краю, разве все перечислишь: участие в судьбе ссыльного Т. Г. Шевченко («Я рад, что бедный Шевченко наконец освобожден от солдатской службы»), организация Астраханского ботанического сада («березы плохие, потому что ведь они казенные»), описание «бэровских бугров», характерных для прикаспийского ландшафта, и знаменитый «закон Бэра», связывающий форму берега с вращением земного шара: «Почему у наших рек, текущих на север или на юг, правый берег высок, а левый низмен?»

В 1984 году Академия наук СССР выпустила очередной IX том серии «Научное наследство» — памятников по истории науки. Он целиком посвящен Каспийской экспедиции (кстати, и I том этой серии, вышедший в 1948 году, содержал часть каспийского дневника К. М. Бэра). 557 страниц документов, аннотаций, комментариев, указателей. Труды руководителя экспедиции по разделам: история изучения водоемов и рыболовства, краеведение, география, гидрология, геоморфология, зоология, исследование биологии рыб и водных млекопитающих, исследование рыболовных и тюленьих промыслов, ботаника, сельское хозяйство и садоводство, экономика и статистика, рыболовецкая терминология Поволжья, практические рекомендации, подготовка реформы о рыболовстве.

Поражает труд составителя тома Т. А. Лукиной. Найти по архивам, отечественным и иностранным, отобрать, перевести, тщательнейшим образом прокомментировать многие сотни документов...

А как оценить труд Бэра? Мы даже не знаем общего количества принадлежавших его перу бумаг, частью утраченных, частью не найденных во множестве мест — от фонда Войска Донского до хранилищ Западной Европы. И разве писание — главное занятие Испытателя Природы? Это потом уже, как производное гигантской «черной работы», сопряженной с лишениями и риском, появятся выпуски «Каспийских этюдов», тома «Исследований о состоянии рыболовства в России», неосуществленные проекты умных законов, «добрые советы академика Бэра рыбопромышленникам».

Комплексным обследованием региона называет Б. Е. Райков Каспийскую экспедицию: «Изучение рыбного населения этого бассейна с его зоологией и экономикой было для Бэра лишь частью поставленной задачи. Его интересовали в большей мере геология и география данного района, его растительный и животный мир и проч.». Солидное место среди «и проч.» занимали археология, палеонтология, антропология, история, этнография. Это не значит, что «прочие» интересы вредили делу. Бэр высокопорядочен и добросовестен в любом задании. В ответ на какой-то несправедливый и глупый чиновничий попрек он тотчас представляет в Департамент сельского хозяйства исчерпывающие данные по работам первого этапа, начавшимся задолго до экспедиции.

Гораздо важнее заметить, как «побочные» интересы ученого служили задачам экспедиции. Вот посмотрите, как стягиваются к середине, к цели широкозахватные исследования.

Климат региона, растительность, почвы, засоление, стоки в море, колебания морского уровня — все это воздействие на жизнь сложно организованной громады под названием «рыбы каспийского бассейна».

Занятия окрестных жителей прежде и теперь, их традиции, отношение к рыбным запасам, особенности лова, промышленная эксплуатация живых ресурсов, главные объекты лова, динамика по годам — тоже воздействие с другой стороны на тот же единый комплекс рыбьего населения.

Состав и поведение самого рыбьего массива — ихтиофауны. Открыты новые виды, собраны коллекции, уточнена анатомия множества рыб: лосося, белорыбицы, осетров, стерляжьего и севрюжьего шипов повсюду, особенно в Закавказье; различных форелей на озере Гокча; рыбы-иглы и атерины на Мангышлаке и так далее. Собраны сведения об особенностях жизни различных рыб — не только белуги, севрюги, осетра, стерляди, но и сома, сазана, шемаи, щуки, леща, сельди. Уточнены места и сроки нереста.

А вот уже чисто экологические аспекты в современном понимании. Т. А. Лукина пишет: «Основательно исследовал Бэр кормовую базу, питание рыб — и взрослых, и мальков. Он заметил, что мальки рыб, а также микроскопические ракообразные, служащие им кормом, ищут в воде более теплых мест. Впервые Бзр раскрыл соотнесенность воспроизводительной способности водоема с его окружением, показал, что мелкие животные, которыми питаются рыбы, связаны с органическими веществами, поступающими извне и разлагающимися в воде. Он нарисовал картину взаимодействия суши с водными бассейнами, близкую к теперешним представлениям о трофических связях в водоемах».

Бэр установил закономерность: рыбы необычайно плодовиты, и обилие икры надежно обеспечивает устойчивость рыбьего населения. Приплод всегда избыточен. Количество выживших регулируется запасами корма. Больше рыбы — хуже питание. Хищники уничтожают малосильных и тем способствуют лучшему развитию уцелевших. Виды, потребляющие общий источник корма, взаимно регулируют численность. Уменьшение какого-либо стада тотчас восполняется приростом численности другого вида. Как правило, менее ценного. Еще на Чудском озере он наблюдал, как чрезмерно вылавливаемые лещи замещаются в водоеме снетком. Пожалуй, редким исключением можно считать отмеченный им факт размножения столь же ценного вида — севрюги вместо белуги. Обычно же вакансию заполняет сорная рыба. Современный специалист по экологии рыб Ю. А. Смирнов, работающий в Карельском филиале АН, в своей монографии «Пресноводный лосось» выражает эту закономерность поговоркой: «Сокол с места — ворона на место». Если в какой-то реке пропала семга, так это уж навсегда, заменившие ее малоценные виды настолько меняют экологическую обстановку, что внедрить пропавшую на прежнее место удается лишь человеку путем значительных рыбоводческих усилий. Если удается.

Как мы видим, Бэр отчетливо проследил закономерность, чуть позже обнародованную Дарвином: естественный отбор и выживание избранных пород в борьбе за существование. И, никак не остановившись на этом, пошел дальше — в экологию. Такого слова тогда не было. Оно появится позднее. А еще позднее будут десятки определений «что есть экология».

В связи с работой экспедиции вспоминается одно из определений, полусерьезное и очень справедливое, принадлежащее английскому экологу Э. Макфедьену: эколог суть специалист, браконьерствующий во владениях многих других специальностей. Это похвальное «браконьерство» имеет своей целью, во-первых, получить возможно полную картину слитного функционирования живых систем, под воздействием солнечной энергии непрерывно прокачивающих через себя вещество Земли, во-вторых, научиться управлять этим грандиозным процессом к пользе человечества. Мы-то порою представляем, что экология исключительно борется за сохранение среды, пресловутого равновесия, неизменности в природных делах. Но добиться этого не легче и не полезней, чем остановить земной шар. Одна из его оболочек — биосфера развивается непрерывно и сама по себе, и под воздействием человека. Использовать законы ее развития во благо людей — вот главное занятие экологии.

Нет, Каспийская экспедиция была не просто комплексная. Она носила ярко выраженный экологический характер. И вот сошлись собранные ею многообразнейшие данные в одну точку: так почему же хиреют рыбные промыслы Каспия в России середины XIX века? После такой подготовки ответ выплыл как бы сам собой — однозначный, неопровержимый.

На рыбу влияют две силы: природа и человек. Тщательное исследование природных факторов, сопоставление с историческими данными не показало более или менее весомых изменений — природа все та же. И способность рыбы к размножению не пострадала, Бэр имел достаточно случаев убедиться в этой потрясающей, безудержной потенции живого к максимальному заполнению своей, как бы теперь выразились, экологической ниши. Более того. Наверное, если бы можно было определить общую живую массу — сумму рыб всех видов, так и убыли бы не обнаружилось. Поменялась внутренняя структура этой громады, а именно доля красной рыбы и ее возраст. Недаром ученый столь тщательно пересчитывал количество икринок у той или иной самки. Чем самка моложе, тем меньше икры. И с другой стороны, из торговых записей рыбопромышленников по годам тоже идут сведения: добыча икры падает быстрее, чем улов красной рыбы. Значит, возрастает число молоди в сетях. Так и оказалось при непосредственном наблюдении: белуги рекордного веса раньше вовсе не тянули на рекорд, они были рядовыми.

Природа тут ни при чем. Виноват только человек. Но не те могучие творения технического прогресса (по пальцам пересчитать), что дымят и неторопливо шлепают плицами по Волге до Рыбинска. Обстановка в верховьях, на Селигере, показала, что и в этом детском садике («род воспитательного дома») для рыб всего бассейна дела обстоят неблагополучно.

Человек бессмысленно и необратимо подсекает продуктивность якобы неисчерпаемой живой системы: не пускает рыбу в верховья, куда она рвется для продолжения рода. Если на Чудском озере просто ставили мелкие сети — мухе не пролезть, по выражению Бэра, так здесь, в бассейне Каспия, реки перегораживают от берега до берега наглухо, намертво сетями, кольями, заборами, чтобы выхватить самое выгодное, мало обращая внимание на прочий улов и совсем не думая о завтрашнем дне: «Здешнее рыболовство имеет в виду лишь мгновенные выгоды и производится в самых сильных размерах в то время, когда рыба собирается, приготовляясь к метанию икры, — пишет Бэр. — В то время, когда Волга, так сказать, переполнена рыбой, неводы закидываются и вытягиваются так часто, как только возможно. При этом вылавливается столько рыбы, что лишь одна часть ее, наиболее дорогая, отправляется из ватаги, остальная же, менее ценная, выбрасывается в воду как бесполезная. Неводы в это время настолько заполнялись рыбой, что под ее тяжестью часть гибла, прежде чем быть выброшенной в воду, — фиксирует Бэр картину, наблюдавшуюся на всем огромном побережье. — Мы видели тысячи этих выброшенных из неводов рыб мертвыми у берегов, и пресыщенные вороны и чайки не трогали их, выклевав только глаза... Это напоминает обеды римлян, на которых подавались целые блюда из одних павлиньих языков».

И вот результат. Под Казанью, где в прошлом брали каспийского лосося в промысловых количествах, осталась лишь память о нем. Вместо того на глазах у Бэра «добывали» стерлядку совсем уж ничтожную: не торгуясь, уступали меньше чем по копейке — восемь копеек десяток. Жаловались, конечно: мельчает рыба. На то божья воля. По грехам нашим.

Грехов было много. Взгляду ученого предстали дикие подробности «чрезвычайного расхищения рыбных богатств», обусловленного недостатком научных знаний, жадностью и, главным образом, позицией государства в этом вопросе. Рыбные промыслы давались на откуп частным лицам. Так проще для казны — без забот получать чистую деньгу. Многие высокопоставленные владельцы промыслов, не марая своих pyк, пересдавали участки побережья в аренду, конечно, с прибылью для себя. Арендаторы, особенно мелкая шушера, рвали все, что повыгодней, от доставшегося на время куска природы. Всем доход — и никому ни до чего нет дела. «Возможно, большая прибыль, — писал Бэр, — которой русский рыбак ищет с сердечною верою на милость Божию, для него имеет больше прелести, чем постоянная и верная, но незначительная ...»

Рыба не ограждена законом — только рыбопромышленники. Кое-какие охранные меры, принятые Петром Великим, — единственное, что нашел Бэр в истории отечественного рыболовства: «Быть не может, чтобы и наши сельские общины, владея рыбными ловлями в реках или озерах, не установляли между собой известных правил, которых держались некогда и, может быть, держатся поныне. Собрать эти правила, если они где-либо сохранились, мне кажется весьма важным».

Так от пересчитывания икринок начальник экспедиции неизбежно переходит в область экономической политики государства. Он прекрасно понимает, сколь трудны будут его действия в этой мутной воде. Потому так хлопочет о широкой публикации экспедиционных материалов. И, будучи верен своему экологическому мышлению, сам ищет способы, как ослабить вредное воздействие бездумной и однобокой хищнической эксплуатации на рыбье поголовье в целом.

Меньше всего он возлагает надежды на запретительные полицейские меры. Некоторые из них просто вредны. Казалось бы, куда уж эффективнее — не ловить рыбу совсем. Нет, ее необходимо ловить. От этого польза не только человеку, но и самой рыбе. Более того, в полном согласии с теперешними воззрениями он рекомендует для улучшения карпового стада подсадить в водоем щук. Он вообще руководствуется принципами биологического круговорота, постоянно возвращается к вопросам регуляции рыбьего населения пищей и выловом, то есть, по сути дела, возвышает рыболовство до рыбоводства, неоднократно сравнивая жизнь бассейна с жизнью поля и культурного леса: «Одним словом: водные бассейны суть поля, которые удобряются (притекающей водой с органическими остатками)... и которые, вследствие плодучести рыб, доставляют количество семян, не только соответствующее этому количеству удобрения, но даже и излишнее. Человеку остается лишь жать».

Но жать разумно, «отнюдь не препятствовать рыбе во время метания икры достигать тех мест, куда она стремится». Даже шуметь нельзя в это время на водоемах в местах нереста. Не говоря уж о вредном воздействии фабрик и плотин, о вырубке леса и распахивании прибрежной зоны. И во всем главенствующее значение науки: «Рыбоводство сходно с лесоводством именно в том отношении, что оба совершенствуются по мере того, как наши познания о возрастании и размножении органических тел, подлежащих их ведению, становятся определеннее и полнее. С своей стороны и естественные науки, для блага того и другого промысла, должны входить, сколько возможно, в мельчайшие подробности».

И через сто лет после экспедиции Бэра, в пятидесятых годах нашего века, когда слово «экология» не было привычным в устах научных популяризаторов, такая экологическая ясность взглядов встречалась редко. А вот еще характерный, завершающий штрих: «Не слишком строгие охранительные меры, но совестливо выполняемые, гораздо действительнее самых сильных мер, остающихся без исполнения». Да это же прямое руководство к экологическому воспитанию широких масс, насаждаемому с такими усилиями в наши дни!

И практика, практика во всем, вплоть до разведения пиявок под Астраханью. Хорошей иллюстрацией к практическим мерам, внедренным Бэром через все препоны, служит история бешенки. Ее не зря так назвали: Волга бурлила от ее безумного хода. Рыба вовсе никчемушная и обилием своим рвущая сети. Рыбаки с яростью выбрасывали ее, тысячами пудов закапывали в землю или пускали на жиротопление для технических нужд с ничтожным барышом: 12 копеек с тысячи. Говорят, Петр Великий приказывал ее солить, да не привилось это: русские не едят, хотя поляки, по слухам, употребляют ее под видом селедки.

Опытному систематику Бэру не стоило большого труда определить, что черноспинка каспийская действительно относится к семейству сельдевых. Началась энергичная борьба ученого за внедрение новшества в умы масс. Редкий случай — помогла война. Ввоз голландской сельди в те годы был затруднен. Под нажимом Бэра местные рыбопромышленники сперва pобко, потом все увереннее двинули в торговлю новый продукт — астраханскую селедку. Потребитель весьма одобрил ее: в 1855 году продано 10 миллионов штук по пять рублей тысяча, а в 1857 — уже пятьдесят миллионов по 10 — 14 рублей за тысячу. Это вам не двенадцать копеек. Лишь на продаже соли государство получило чистого дохода 54000 рублей. Не только купцы, местные жители (ломка традиций — труднейшее дело!) стали солить бывшую бешенку и даже строить ледники для ее хранения.

«Думается мне, — писал очень довольный собою Бэр, — я приобрел некоторые заслуги, без всякой поддержи со стороны министерства, настояв на том, чтобы астраханскую сельдь засаливать, вместо того, чтобы употреблять ее на производство ворвани».

В этом примере прослеживаются черты передового эколого-хозяйственного мышления, которое складывается в наши дни: глубокое знание биологического объекта — оптимальная утилизация его не во вред природе — выгода в рублях.

Но человек есть человек. Продукт отличных вкусовых качеств при массовой продаже оказался не всегда на высоте. Попахивала селедочка, чего не было с голландской: заграничная, стало быть, лучше. И ординарный академик вмешивается в дела, уж никакого отношения к науке не имеющие: взывает к честности заготовителей. Печальный опыт общения с высокопоставленными чиновниками показал, что от них ждать помощи трудно. Когда-то, после первого года экспедиции, он зазря поспешил к министру с проектом объединения рыбопромышленников в общество «взаимного надзора». Теперь же сам, напрямую, через «Астраханские губернские ведомости» дает «добрый совет академика Бэра рыбопромышленникам нижней Волги» — совет простой, легко выполнимый и действенный. Ведь претензии возникают не из-за селедки — из-за людей нечестных, использующих отработанный рассол, чтобы и тут сорвать барыш. Он рекомендовал купцам изготовить фирменные клейма: выжигать на бочках свое имя и каким сортом оценивается продукция. Сразу видно будет, кто виноват, и возрастет репутация честных продавцов.

Вот другая история. На озере Гокча (Севан) рыбы было редкое изобилие: солдаты ловили штанами. Бэр, верный своему правилу есть местные блюда (в Ленкорани он питался одним пилавом), перешел на монодиету, состоявшую из восхитительной свежайшей форели. А в недалеком Тифлисе нежную севанскую рыбку продают полупротухшей. И ничего, «народ с охотой раскупает полугнилую и ослизлую форель» — другой-то нет. Портится при перевозке. И это в окружении величественных снежных вершин, изобилующих льдом. Трудно поверить, что, как в средневековые времена сэра Бэкона Веруламского, ученому пришлось проверять, доказывать, пропагандировать консервирующие свойства льда, хлопотать об устройстве ледников по путям доставки рыбы.

А сколько трудов он положил, чтобы черная, частиковая рыба заняла достойное место в рыбных промыслах, чтобы выровнять хоть отчасти тот нелепый перекос, ведущий к уничтожению красной рыбы, расширить ассортимент рыбных продуктов, повысить возможности питания и доход государства! Все это помимо официальных «Предложений для лучшего устройства каспийского рыболовства», проекта «Законов о рыболовстве».

Предложения Бэра по итогам экспедиции: ограничить лов в низовьях Волги, обеспечить проход для рыбы в верховья, организовать взаимный надзор владельцев рыбных ловель, расширить ассортимент рыбопродукции по видам, наладить приготовление из рыбы бульона и сухого порошка, клеймить и браковать товар, топить жир только из внутренностей рыбы, прессовать жиротопные остатки, а не выбрасывать в воду — теряется жир и рыба задыхается под жировой пленкой, преграждающей доступ воздуха...

Из писем к П. И. Кеппену 1857—1858 годов: «Здесь находится специальная депутация, которая, очевидно, должна следить за тем, что я буду предлагать, чтобы это уничтожить в самом зародыше. Богатые владельцы рыбных промыслов хотят, чтобы сохранилось такое положение, при котором деньги решают все. Сапожников платил, как он мне сам говорил, 12000 руб. в год, чтобы не соблюдали никаких законов».

«Но ведь я человек, и у меня есть другие обязанности, кроме писания отчетов, с которыми никто не дает себе труда ознакомиться и в которых уже содержатся предложения законов. Я еще не нашел времени для того, чтобы распаковать свои вещи». (А генерал Муравьев год назад завернул его из приемной, сказав, что вызовет, когда сочтет нужным.)

«...Ни при каких условиях не стал бы снова заниматься упорядочением рыболовства, если мои предложения посылают на рассмотрение всем тем лицам, которые извлекают пользу из отсутствия порядка… Рыбная экспедиция (административный орган — Комиссия рыбных и тюленьих промыслов.— В. В.) только тем и занимается, что продает общие интересы государства… не знаю ни одного случая, когда она действовала бы достойным образом».

Оставаясь и под старость человеком увлекающимся и несколько наивным, наш герой почему-то надеялся, что правительство, учитывая опыт ученого, допустит его, быть может, к административным рычагам, дабы «прекратить беспощадный грабеж Волги и моря».

Власти предержащие сочли вполне достаточным, что труды Бэра вознаграждены по ученой линии Константиновской медалью ИРГО, по министерской — орденом Станислава, и сверх всего его величество самолично пожаловал счастливому верноподданному «за полезное и усердное исполнение возложенных на него поручений» тысячу пятьсот рублей с удержанием десяти процентов в пользу раненых...

Итак, усилия Бэра оказались тщетными? Вовсе нет. Что касается непосредственно рыбной части — не забудьте, что экспедиция была санкционирована правительством, а деньги зря и тогда не любили тратить. Кое-что переменилось в результате тревоги, поднятой Бэром, тревоги, длящейся и по сей день. Другое дело, что перемены эти были недостаточны: трудно раскачать и перевести на иные рельсы гигантскую махину — назовем ее «рыбная политика государства», — обладающую неодолимой инерцией в виде вековых привычек и законодательства, административной косности и частных выгод. В совершенно иных условиях наших дней разве мы не видим все еще примеры той же грузной инерции?..

Бэр не ограничил себя рамками задания. Слава ему. Именно его работы заложили фундамент нынешних исследований Каспия в широчайшем диапазоне. Вот я читаю сводную программу бюро Научного совета АН СССР и ГКНТ по комплексным проблемам Каспийского моря и планы очередной экспедиции с участием более чем тридцати научных и производственных учреждений: «Анализ планов научно-исследовательских работ по изучению Каспийского моря на 1986—1990 гг. показал, что эффективность исследований будет определиться надежностью информации о природных процессах и явлениях, происходящих в водоеме под влиянием естественных и антропогенных факторов». Под каждым словом собственных мыслей, переведенных на современный русский, обеими руками подписался бы Карл Максимович Бэр, активный коллега, незримо принимающий участие в совещании.

Вот группа ученых, озабоченных судьбой Каспия выступает против «достойного эпохи» проекта поворота северных рек. Есть интересы выше региональных и дальше сегодняшних. Учитывали ли авторы «спасения моря» северной водичкой его ритмичное дыхание, колебания уровня, известные уже Бэру? Среди подписей академиков, борющихся со взглядами ограниченных практиков, вполне уместно имя почетного члена академии-прародительницы. Это его стиль мышления. Всегда ли мы в должной мере опираемся, по Ньютону, на плечи титанов-предшественников, откуда видно так далеко?

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.