Ученые Петроградского физико-технического делали большую науку. В июле двадцатого Иоффе писал Эренфесту:
«...С Капицей мы наблюдали явление Einstein'a ú de Haas'a в пустоте, без всякого поля при размагничивании никеля (при 350°С). Сейчас измеряем скорости молекул по способу Физо в пустоте. Но большинство работ только начинается. Любопытные результаты дают рентгенограммы металлов (α, γ, δ железа, кристаллизации стекла и т. п.) — ведь это новый метод анализа, подобный спектральному. Вообще увлечение у нас большое...»
Но одной увлеченности недостаточно. Голыми руками науку делать нельзя, даже если экспериментатор, как говорил Франклин, умеет пилить буравчиком и сверлить пилой. Нужны были новые приборы и литература.
Для ученого страшно не знать, чем занимаются коллеги за рубежом. Ученый должен чувствовать уровень своей работы, хотя бы затем, чтобы не повторять пройденное. Петроградские физики отправили в Москву в Наркомпрос докладную записку «О необходимости заграничных командировок для ученых с научными целями». В этой записке читаем:
«...Наука по своему существу явление интернациональное. Она представляет результат коллективного опыта всего человечества и для своего непрерывного развития требует непрерывного взаимодействия людей, в частности учёных специалистов всех стран. Это взаимодействие необходимо для того, чтобы каждая страна могла сразу же воспользоваться научными открытиями других стран. Изолированность научной работы какой-либо страны обрекает ее на научную отсталость и научный застой».
Поехать в заграничную командировку было совсем не просто. У Наркомпроса не было валютного фонда. Замнаркома внешней торговли Лежаву, ведавшего валютой, рвали на части. Всем нужны были франки, доллары, фунты. Лежава говорил: «Денег нет! Ни копейки!» — и сверкал глазами. Луначарский пошел к Ленину.
Ленин дал распоряжение командировать ученых для восстановления научных связей и закупки необходимого оборудования. Ленину не нужно было объяснять, что наука не может развиваться без интернациональных связей. Он понимал, что в отрыве от международного опыта, без обмена информацией наука новорожденного Советского государства заведомо будет отставать. Всякая аналогия с Фениксом, рождающимся из пепла, не очень подходит для науки. Ни наука, ни искусство не могут возникнуть вдруг. Тут ничего не по делаешь — нужна основа, школа, традиции. Иоффе просил командировать вместе с ним доцента Политехнического института, сотрудника петроградского Физтеха Петра Леонидовича Капицу. Академия наук просила командировать академика Крылова. Нужно было доставать визы на всех троих.
В середине января морозным утром двадцать первого года Иоффе приехал в Москву получать заграничные паспорта для себя и своих спутников. С паспортами получилось более или менее легко, сложней было с визами. Добропорядочная Европа боялась впустить большевистскую инфекцию. 12 февраля Иоффе один выехал за границу, послал в Петроград письмо: «Для Капицы удалось добиться от Литвинова разрешения приехать в Ревель, здесь либо он сам, либо же я из Берлина добуду ему разрешение на дальнейший проезд. Капице нужно поехать в Москву, и, сославшись на телеграмму от Литвинова, он должен добыть аккредитив для Рентгеновского — 50 тысяч, для Политехнического — 100 тысяч и для Академии — 200 тысяч».
Все так и было. В начале весны Капица приехал в Москву, сослался на телеграмму от Литвинова, получил паспорт, аккредитивы для Рентгеновского, для Политехнического, для Академии и поехал в Ревель. В Ревеле пришлось ждать, визы не было.
В Германию Капицу не пустили и в Голландию не пускали, хотя было приглашение Камерлинга-Оннеса и Лоренца. Капица сидел в Ревеле.
Прошла одна неделя, вторая. Кончился апрель, кончился май. Наконец разрешили въезд в Англию.
Добавить комментарий