И мчится тройка удалая

В Казань дорогой столбовой,

И колокольчик — дар Валдая —

Гудит, качаясь под дугой...

Федор Глинка

 

День за днем семья Менделеевых удалялась от Тобольска то в частных, то в почтовых экипажах по тряскому Сибирско-Московскому тракту.

Сначала путь шел по правому берегу Тобола. Останавливались на почтовых и простых станциях в Карачине, Кутарбитке, Байкаловых Юртах, Бачалине. В Иевлеве их перевезли на левый берег Тобола. Останавливались на перемену лошадей в Южакове, затем по левому берегу Туры — в Покровском, Сазонове, Велижанском. Недалеко от Тюмени переехали на правый берег и добрались до первого на дальнем пути города. За Тюменью миновали Ушаково, Тугулым, Марково — и прости-прощай, Тобольская губерния! Путники вступили в Пермскую губернию и продвигались к Уралу. По сторонам дороги — обширные низины, покрытые увядающей травой сырые луга и редколесные взгорья... Болота и выбитые колеи, заполненные непролазной грязью... Густые, подступающие к самым ступицам леса и сквозные низкорослые перелески... Бесчисленные ручьи и речки с дробной зуботряской  по  бревнам мостов...

Подъезжали к Екатеринбургу. Сначала по левой стороне Сибирского тракта показались кузницы с уютными дымами над крышами и распахнутыми настежь широкими дверьми. Затем Менделеевы увидели городской шлагбаум и въездные ворота с железными орлами на четырехугольных каменных столбах. По косогору спустились вниз,  к самому городу...

Екатеринбург — самый большой город, который видел в своей жизни Митя Менделеев. Город располагался в долине среди покатых гор, покрытых сосновыми лесами. Он разделялся надвое рекой Исетью, через которую перешагнули два каменных и два деревянных моста.

Менделеевы в ожидании лошадей и оформления подорожных отдохнули и осмотрели город. Прежде всего бросился в глаза величественный и стройный собор, главенствующий над городом. Полюбовались Менделеевы на обширный пруд, образованный речной плотиной. В него, словно в зеркало, смотрелся весь город.

Поразил приезжих приятный вид широкой и прямой главной улицы и площади, застроенных великолепными каменными многоэтажными домами, солидный и внушительный вид зданий гостиного двора, дома начальника горных заводов, гранильной фабрики, механического корпуса, монетного двора. По деревянным тротуарам спешили чиновники, не торопясь шествовали по своим делам или на прогулку купцы.

И в другом поразил Екатеринбург. Стоило прохожему шагнуть от главной улицы в сторону, как он оказывался по колени в грязи на узкой улочке, напоминающей лазейку, зажатую покосившимися убогими хижинами.

А выходил прохожий на улицу — и снова бросались в глаза нарядные вывески на домах и лавках. Привлекала всеобщее внимание необычная яркая вывеска на одном из каменных зданий — по фасаду огромные деревянные вызолоченные ножницы. Постоялые дворы и гостиницы, мелкие лавки, рынок и биржа извозчиков, галантерейные магазины, кондитерские — все это шумело, зазывало, требовало внимания и денег.

Все же это был лучший город России по восточную сторону Уральского хребта.

Менделеевы покидали Екатеринбург — дорога звала дальше. Экипаж двигался от города по прекрасному длинному бульвару. На пути встал Верхнеисетский железный завод промышленника Яковлева. Поражало приезжего изящное здание его конторы с черными, словно чугунными колоннами. Это был первый крупный завод, который посетил Митя Менделеев: путники проезжали мимо заводских огневых строений, мимо черных куч древесного угля и штабелей чугунных отливок.

И вот уже экипаж устремился в глубь Уральских гор. На пути лежала почтовая станция Решетилово, за нею Шайтанский чугуноплавильный и железоделательный завод и село Билимбай с чугуноплавильным заводом графини Строгановой. Перед спуском к Билимбаю открылся прекрасный широкий вид на долину реки Чусовой, а после завода ехали вдоль этой полноводной реки. За Киргишаном высокие отроги Урала закончились. Горы еще виднелись, пока Менделеевы проезжали Бисертскую, Кленовскуго, Златоустовскую, Суксун. Близ Моргунова Уральские горы вовсе пропали с горизонта...

То раздольные степи, то синие, теперь уже европейские, леса являлись взору по обе стороны тракта. По российским просторам шла яркая праздничная осень. Она багрянела в дрожащей от малейшего ветра листве осин, рыжими столбами вставала на высоких, поросших ослепительными березами холмах башкирского и татарского Поволжья...

По правде говоря, выехать следовало бы сразу же после гимназического акта. Но протянулось время, пока продавали имущество. Затем пришли известия, что холера возобновилась и в Центральной России. Мария Дмитриевна разрывалась на части, не зная, что делать. Ехать в холерную Россию (сибиряки называли Россией, в отличие от Сибири, центральные губернии к западу от Урала) означало подвергать риску жизнь детей. О себе и о своем здоровье самоотверженная женщина не думала. Но время шло, поступать в университет в этом году было сложно, и надо было приехать пораньше, чтобы осталось время на хлопоты.

И Мария Дмитриевна решилась — отправилась в дорогу, как бросаются в омут. Она успокаивала себя тем, что осенью холера поутихнет. При выезде колебалась, но взяла подорожные до Казани, решив в ней долго не задерживаться и даже не заходить в местный университет. Тем более что знала: холера никогда не миновала этот приволжский город.

Уезжая, Мария Дмитриевна купила у тобольского врача Мейера большой запас гофманских капель, имея на них наивную робкую надежду. Захватила с собой уксусу, рогожный куль чесноку, а вместе с тем, для «поддержки духа», евангелие и брошюру о том, как уберечься от заразы.

Холера свирепствовала во Франции, в Мексике, в Калифорнии. Ежедневно она уносила жизни в Петербурге.

Приехали в Казань. Холера после прошлого года здесь утихла. Но снова разнеслись слухи о нескольких случаях смерти от заразы. Мария Дмитриевна поняла, что оставаться здесь нельзя: помощи ждать неоткуда, да и напугали ее участившиеся случаи холеры. Она с детьми отправилась почтовым дилижансом дальше, в Москву...

Давно были убраны хлеба. Пора бабьего лета с седоватыми паутинками на кустах и деревьях, с добрым разноцветьем золотого русского леса была уже на исходе, и почти через день легкие дожди заволакивали серой дымкой горизонт и шуршали по стенкам дилижанса, заставляя кучера, кондуктора и наружных пассажиров укрываться рогожами или кожаным плащом.

Мария Дмитриевна брала билеты на места только внутри кареты. Как раз их умещалось четверо: сама мать, юный Митя, Лиза и Яков, служитель Тобольской гимназии, старый приятель семьи.

Мария Дмитриевна, привыкшая ко всем бедам и невзгодам жизни, переносила дорогу терпеливо, стараясь оставаться бодрой и уверенной, чтобы дети не видели ее тревоги перед будущим.

Полосатые верстовые столбы... Холерные заставы на городских кордонах с полосатыми шлагбаумами, длительными допросами, проверками. Многочисленные остановки, стычки со смотрителями, торги с ямщиками — все это чрезвычайно утомляло в пути и сокращало средства...

— Вот вам и Москва белокаменная, — горделиво проговорил кондуктор, когда впереди показался полосатый шлагбаум Рогожской заставы.

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.