Образ Шаляпина сравнительно мало запечатлен в скульптуре, но влияние ее на творчество артиста исключительно велико.

Режиссер Э. И. Каплан сохранил в памяти содержание беседы Шаляпина со студентами Академии художеств о роли скульптуры в его сценической практике. Шаляпин говорил будущим художникам, что «лепит себя на каждом спектакле, а в воображении вообще каждую минуту, что очень много думает о скульптурной выразительности своего тела на сцене... что любит пластику движений в ритме музыки, в гармонии, но что это много легче, чем выразительная неподвижность». Далее он рассказывал о том, «какого упорного труда стоила ему найденная скульптурность тела, в особенности на подвижной музыке. Как жадно смотрит он всегда и во всем мире гениальные творения скульпторов, как старается вернее их «прочитать», как преисполнен божественным ликованием, чувствуя в холодном мраморе огненные страсти, глубину и чистоту живого сердца, философию мудрого ума».

Наиболее сильное воздействие на Шаляпина имели произведения Марка Матвеевича Антокольского. В его скульптурах артиста привлекали философская мысль и психологизм, реалистическая основа даже самых отвлеченных образов, превосходное чувство формы.

Первое самобытное сценическое творение Шаляпина — Иван Грозный непосредственно связано с первой крупной работой скульптора — статуей «Иван Грозный». Стасов в статье «Радость безмерная» поставил знак равенства между статуей Антокольского и исполнением Шаляпиным роли Грозного как явлениями, знаменующими начало новых этапов в развитии русского искусства: «Двадцать семь лет назад, в 1871 г., мне, — писал критик, — привелось напечатать в «Санкт-Петербургских ведомостях» тоже в феврале, как и теперь (а именно 13 февраля): «В настоящую минуту — одним капитальным художественным произведением у нас больше. Это — статуя «Иван Грозный», вылепленная молодым скульптором Антокольским»... и вот нынче... я снова говорю: «В настоящую минуту — одним великим художником у нас больше. Это — оперный певец Шаляпин, создавший нечто необычайное и поразительное на русской сцене. Так же как Антокольский, это еще юноша... но создавший такого «Ивана Грозного», какого мы еще никогда не видели ни на драматической, ни на оперной сцене...»

Скульптура Антокольского, как и картины Шварца, Васнецова и Репина, многое дала артисту для создания внешнего облика Грозного, подсказала отдельные жесты.

Образ царя, воссозданный воображением скульптора, вдохновлял Шаляпина и в работе над внутренней характеристикой Грозного. Если в произведениях Шварца и Репина Шаляпин «подсмотрел» душевную трагедию Грозного-человека, то в картине Васнецова и, прежде всего, в статуе Антокольского артист увидел Грозного-царя, мучительно размышляющего о судьбах своей державы.

Грозный изображен скульптором сидящим на троне, богато украшенном резными рельефами. Но на царе не пышный наряд, а простая ряса; на голове не корона, а монашеский клобук. Выпущенный из рук посох вонзен в пол; не скипетр или меч, а четки с крестом держит Грозный. На коленях у него синодик — книга, на полях которой записывал царь для поминания имена казненных врагов. В позе, в резких чертах осунувшегося лица видны и крутое упорство, и гнев, и затаенное раскаяние.

В изваянной Антокольским статуе выявлено состояние Ивана Грозного, мучимого неразрешимым сомнением: оправдывают ли его деяния на благо Руси жестокость в борьбе с инакомыслящими. Именно это было психологическим лейтмотивом шаляпинского исполнения роли Грозного.

Образ Грозного, созданный Шаляпиным, был приветственно встречен не только Стасовым, но и Антокольским, который слышал молодого артиста в «Псковитянке». Встреча двух создателей Грозного произошла в 1898 г. в Петербурге, когда Мамонтовская опера давала гастрольные спектакли в помещении Консерватории. Шаляпин описал этот момент в «Страницах из моей жизни»: «Однажды, после моей сцены с Токмаковым, я, сидя в уборной, услыхал за дверью громовой, возбужденный голос:

— Да покажите же, покажите его нам, ради бога! Где он?

В двери встала могучая фигура с большой седой бородой, крупными чертами лица и глазами юноши.

...Говорил он громогласно, «волнуясь и спеша», а сзади его стоял другой, кто-то черный, с тонким одухотворенным лицом.

— Вот мы, знаете, пришли. Вдвоем пришли: вдвоем лучше, — по-моему. Один я не могу выразить, а вдвоем... Он тоже Грозного работал. Это — Антокольский. А я — Стасов Владимир!

У меня, как говорится, «от радости в зобу дыханье сперло». Я с восхищением смотрел на знаменитого великана, на Антокольского и смущенно молчал... Он растроганно поцеловал меня... Антокольский тоже сердечно похвалил меня. Оба они ушли, оставив меня задыхаться от счастья». Больше Шаляпин с Антокольским не встречался. Скульптор вскоре умер, но образы, им созданные, продолжали жить в творческом сознании артиста. Об этом говорит исполнение Шаляпиным роли Досифея в «Хованщине». В облике духовного наставника раскольников есть черты, сближающие его с умудренным жизнью «свидетелем многих лет» — «Нестором-летописцем» Антокольского. В эпической трактовке монолога Пимена из оперы «Борис Годунов» так же оживали впечатления, полученные Шаляпиным от статуи первого летописца русской земли.

Воздействием Антокольского отмечена и одна из самых сложных ролей Шаляпина — Мефистофель. Артист исполнял ее более сорока лет в операх Гуно и Бойто. Он пел эти партии на крупнейших сценах мира и всегда с неизменным успехом. Когда вчитываешься в высказывания самого артиста, в строки воспоминаний его современников, вглядываешься в фотографии, запечатлевшие Шаляпина в гриме и костюме Мефистофеля, в памяти невольно встает образ, изваянный Антокольским.

Скульптор представил Мефистофеля совершенно обнаженным. Он сидит на скале, как бы глядя с гигантской горной вершины на мир. Его угловатое тело сжато в комок. Сложив на колене тонкие руки, Мефистофель оперся на них подбородком. Каждая черта его лица — острый нос, бородка, сжатые губы, — весь его облик говорит о надменном и озлобленном презрении ко всему человеческому. Оттолкнувшись от поэмы Гете, Антокольский пришел к созданию своего Мефистофеля, который, по словам скульптора, не принадлежал «никакой расе, никакому времени». Его Мефистофель был символом всего антигуманистического и злого, что видел художник в окружающем его мире. Но если психологическая сущность произведения Антокольского была использована артистом в трактовке сценического образа, то характерное для этой скульптуры пластическое решение не могло быть повторено из-за существовавшего предубеждения против показа на сцене обнаженного тела. Шаляпину в роли Мефистофеля «приходилось быть просто раздетым в пределах салонного приличия».

Но в воображении артиста постоянно жил образ Мефистофеля, который был «сценическим двойником» изваяния Антокольского.

«В сравнении... с мечтаемым образом — тот, который я создаю, для меня не больше, чем зубная боль, — писал Шаляпин в книге «Маска и душа», подводя итог работы над ролью. — Мне кажется, что в изображении этой фигуры, не связанной ни с каким бытом, ни с какой реальной средой или обстановкой, фигуры вполне абстрактной, математической, — единственно подходящим средством выражения является скульптура. Никакие краски костюма, никакие пятна грима в отдельности не могут в данном случае заменить остроты и таинственного холода голой скульптурной линии. Элемент скульптуры вообще присущ театру, он есть во всяком жесте, — но в роли Мефистофеля скульптура в чистом виде прямая необходимость и первооснова. Мефистофеля я вижу без бутафории и без костюма. Это острые кости в беспрестанном скульптурном действии».

В 1899 г. Стасов предложил ученику Антокольского Илье Яковлевичу Гинцбургу вылепить бюст или статуэтку певца. Он посылал письма скульптору и артисту, которого всячески уговаривал дать согласие позировать. Хлопоты Стасова увенчались успехом. Небольшая статуэтка, изображающая певца в летнем костюме и шляпе, была исполнена в свойственной Гинцбургу жанровой манере. Так галерея миниатюрных портретов выдающихся деятелей русского искусства (Верещагина, Чайковского, Толстого), создаваемая скульптором по совету Стасова, пополнилась еще одним. Позднее Гинцбург неоднократно возвращался к образу любимого им артиста. Он сделал несколько его барельефных портретов. На одном из них дано профильное изображение головы Шаляпина. Мягкие, плавные линии очерчивают лоб, губы и красивую шею певца; легкая, почти незаметная моделировка создает ощущение трепетного движения лица. Лучший из барельефных портретов — «Шаляпин у рояля». Он сидит перед открытой клавиатурой, непринужденно откинувшись на спинку стула, будто обдумывая музыкальную фразу или произнося про себя слова романса.

Шаляпинские портреты работы Гинцбурга проникнуты искренним лиризмом, но скульптор создал слишком камерный образ певца. Гораздо ярче и полнее выразил Гинцбург свое понимание грандиозности шаляпинского искусства в одном из небольших рассказов «Две стихии»1. Он взволнованно описывает петербургское наводнение в ноябре 1903 г., разбушевавшуюся Неву, дождь, порывистый ветер, хлынувшие потоки воды, причиненные бедствия и противопоставляет суровой стихии радостную, покоряющую силу искусства. «Восемь часов вечера. Зал Дворянского собрания. Тысячная толпа теснится у входных дверей. Сотни людей стоят в вестибюле. Они жаждут проникнуть в зал. Страшная давка. Все спешат, торопятся услышать давно обещанный концерт знаменитого певца Шаляпина. Вместе с толпой я проталкиваюсь в ярко освещенный зал. Он ослепил меня... Зал битком набит людьми. Это уже не те люди, которых я сегодня видел на улицах. Все утихает, когда певец начинает. Он поет божественно хорошо. Все, притаив дыхание, его слушают. Настроение растет. Точно огромная река несется. Оно все поднимается и поднимается. Точно река вышла из берегов, все затопила. Звуками весь зал переполняется...»

 

  • 1. И. Я. Гинцбург. 13 ноября 1903 г. Описание наводнения. ГРМ, отдел рукописей, ф. 94, ед. хр. 4.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.