Константин Коровин, вспоминая о Шаляпине, писал: «Его влекли все области искусства. Он не мог видеть карандаш, чтобы сейчас не начать рисовать. Где попало — на скатертях в ресторанах, на меню, карикатуры, меня рисовал, Павла Тучкова».

Держать в руках карандаш или перо, думать или беседовать, подкрепляя свои мысли и слова рисунком, было органической потребностью Шаляпина. Рисунки появлялись всюду, сопровождали его на всех этапах творчества, прошли через всю жизнь артиста. Очень многие из них возникали как импровизация. Вот молодой Шаляпин пишет кому-то экспромт:

 

Когда-нибудь в свободный час

Прочтите эти строчки

И вспомните, что есть у Вас

Большущий друг, Шаляпин, бас

И что он. . . (ставлю точки)1.

 

Вслед за датой — «С. Петербург. 16.III — 95» — и подписью в углу листа под стихотворным экспромтом возникает графический характерный профиль Мефистофеля с хищным искривленным носом, остроконечной бородкой и сверлящим взглядом прищуренного глаза под изломанной бровью. Или Шаляпин беседует с парижскими корреспондентами одной из петербургских газет летом 1911 г. «Стоя у письменного стола, — пишет репортер2, — он водит карандашом по белому листу бумаги. Красивый великан с голубыми, совсем детскими глазами, он то поправляет рисунок, то бросает карандаш и ходит по комнате, слишком тесной для его гигантских ног. Разговаривая с нами, он то снова возвращается к столу и доделывает контур, то опять начинает маршировать по комнате». Когда Шаляпин кончает свое интервью, он протягивает ошеломленному корреспонденту готовый рисунок. И рядом с тексом беседы в газете появлялся оригинальный шаляпинский шарж, автопортрет, набросок. Рассказывая художнику Остроухову о том, как написал его портрет Яковлев, Федор Иванович тут же несколькими свободными штрихами набросал свою фигуру и основные детали композиции. Этот набросок был настолько убедителен, несмотря на свою схематичность, что тонкий знаток и ценитель искусства Остроухов аккуратно надписал на обороте листа: «Ф. Шаляпин, 7 января 1917 г. рассказывал, как изображает его в Петрограде худ. Яковлев», и приобщил рисунок к своей коллекции.

Шаляпин зачастую иллюстрировал письма к детям миниатюрными рисунками. В письме к дочери Ирине он упоминает, что «послал малышам рисунки». В 1912 г. пишет ей же: «Я очень-очень благодарю всех пузранков за рисунки и поздравления. Это меня привело в восторг, я так был рад получить все ихние рисунки. На днях им пришлю тоже что-нибудь в этом роде». И обещание выполнялось3: в конверт вкладывался отдельный листок, весь испещренный изображениями усатого добродушного пожарного в каске, запачканного сажей трубочиста с увесистой круглой гирей на веревке, забавной толстенькой свинки; здесь же очень похожие портретные зарисовки дочерей. Четкие, веселые рисунки понятны и привлекательны, близки детскому видению окружающего мира.

Из гастрольной поездки Шаляпин посылает в Москву открытку. Вслед за пожеланием здоровья и поцелуями, появляется рисунок с подписью: «Это папа с Борькой целуются». Шаляпин нарисовал себя и сына, передав не только сходство, но даже само ощущение звонкого поцелуя в детские губы.

Рисунками и набросками покрывались также письма, полученные от других. Остроухов приглашает Федора Ивановича зайти к нему посмотреть картину Левитана — одну из поздних работ пейзажиста. Это письмо вызывает какие-то воспоминания, и на нем возникают наброски: два бородатых лица... может быть, попытки воспроизвести черты Левитана.

Когда у Шаляпина не оказывалось под рукой бумаги, он брал уголь или гримировальные краски и на стенах артистической уборной рисовал свои автопортреты в ролях. Так было в его уборной Мариинского театра, описанной в газетной заметке: «Особенность этой уборной состоит в том, что все стены в ней испачканы углем. Все это наброски типов, которые приходится изображать великому артисту. Вот дьявольский контур Мефистофеля, вот ассирийская борода Олоферна, вот нахмуренные брови Иоанна Грозного». Точно так же выглядела театральная уборная Шаляпина и через двадцать пять лет в Париже. Об этом рассказывала певица К. П. Прозорова, выступавшая вместе с Шаляпиным в 1935 — 1936 гг.: «Театральная уборная Шаляпина была своеобразным музеем и творческой лабораторией. Стены в свободных от картин местах были испещрены замечательными рисунками углем. Даже во время разговора Шаляпин имел привычку рисовать собеседника. Перед репетицией он набрасывал углем замышляемый образ в разных позах»4.

Вместо обычного автографа, который у него зачастую просили для альбомов, он рисует на тарелке свое изображение в роли Бориса Годунова, а по краю, наподобие орнамента, располагает шутливую надпись: «Ф. Шаляпин. 4 янв. 911 СПБ. Одной милой барыне на память». Таким же образом он расписал в 1922 г. чайную чашку и блюдце, нарисовав с большим чувством формы на чашке профильный автопортрет, а на блюдце — женскую голову.

Шаляпин предпочитал заменять дарственные надписи на книгах и нотах рисунками. Автопортрет с инициалами Ф. Ш.5, мгновенно начертанный на титульном листе нот оперы «Моцарт и Сальери», значит больше, чем иное словесное посвящение.

Думать с карандашом в руках, мыслить образами было для Шаляпина столь же обычным, как и петь. «Иногда я заставала отца, — пишет И. Ф. Шаляпина, — сидящим в глубокой задумчивости за письменным столом, с пером в руках, на простом клочке бумаги чертил он какие-то рисунки: лица, ноги, руки. В столовой за обедом иногда чертил обгоревшей спичкой прямо на скатерти». К рисунку обращался Шаляпин и при разговорах с театральными художниками, объясняя им свой замысел оформления спектакля, характеризуя костюм или грим какого-нибудь персонажа. Задумав в 1922 г. поставить оперу Берлиоза «Гибель Фауста», где он должен был петь партию Мефистофеля, Шаляпин предложил художнику Альмедингену исполнить костюмы и декорации6. Во время беседы с ним он набросал изображение Мефистофеля — удлиненную и изогнутую фигуру со странным тонким лицом, обрамленным длинными волосами и небольшой бородой.

Рисунки рождались и во время дружеских застольных разговоров после закончившегося спектакля, когда Шаляпин зачастую создавал свои лучшие портретные наброски. Так было в ресторане Кюба, когда 14 ноября 1908 г. после спектакля «Юдифь» в Мариинском театре он нарисовал и подарил театральному критику Беляеву чудесный профильный автопортрет. Порою, рассказывая о каком-либо случившемся с ним забавном происшествии, Шаляпин тут же рисовал шарж.

Художник И. И. Мозалевский сохранил в своих записках один из таких эпизодов7. Зайдя в 1911 г. в студенческую столовую Академии художеств, «целый час Шаляпин рассказывал о Шаляпине, причем в третьем лице. На прощание Федор Иванович быстрым росчерком нарисовал в академическом альбоме автошарж на память нам, молодым студентам». В конце своего артистического пути, снимаясь в фильме «Дон-Кихот» в очень тяжелых и непривычных условиях, Шаляпин, как в молодые годы, чередовал работу с шутками и смешными карикатурами на участников съемки.

Иногда рисунки создавались Шаляпиным в своеобразных турнирах с художниками. В 1913 г. в журнале «Аргус» были помещены два шаржа на Шаляпина8. Один из них исполнил художник И. Гранди, другой сам Шаляпин. Шарж Гранди не отличается оригинальностью. Это была довольно обычная карикатура на Шаляпина: портрет со слегка деформированным носом и подбородком и взбитым коком волос над лбом. Шарж Шаляпина отмечен уверенностью и лаконизмом. Он чрезвычайно похоже изобразил себя, наметив линией овал лица, шею. распахнутый ворот рубахи, поставив точки на месте глаз, обозначив одинаковыми кружками ноздри и энергичными черточками рот и подбородок.

Историю этого художественного поединка раскрывает редакционное примечание: «Когда наш художник И. Гранди показал великому певцу свой шарж на него, приводимый здесь. — Шаляпин улыбнулся и, заметив, что шарж на него не представляет особого труда, тут же в несколько секунд набросал автошарж, предоставив свой набросок напечатать в «Аргусе». И. Гранди признает себя побежденным».

Десятки сделанных Шаляпиным рисунков, портретов, карикатур являются своеобразной ветвью его могучего творчества. Даже то немногое, что сейчас сохранилось в музеях и многих частных собраниях, служит ярким дополнением автобиографии Шаляпина. Все, над чем он думал, что создавал на сцене, что вызывало его насмешку или привлекало, — отражено в рисунках, запечатлено им с подкупающей правдивостью, меткостью и непосредственностью.

Шаляпин-художник прежде всего оставался артистом. Он стремился познать самого себя — свое тело, свое лицо, — то, из чего он «рисует, лепит и живописует» на сцене. Отсюда большое число автопортретов. В них Шаляпин-художник с карандашом в руках внимательно, придирчиво, черта за чертой разбирал структуру лица и тела Шаляпина-артиста, не уставая рассматривать себя в различных ракурсах, стараясь подметить новые выразительные возможности той или иной линии, исчерпывающе прочувствовать каждое свое движение. Он был предельно искренен, когда в присутствии студентов Академии художеств на реплику Бенуа, что Шаляпин может говорить не только на языке драмы и музыки, но и «на нашем рассказывать» (т. е. на языке изобразительного искусства) — ответил: «Могу немножко, Александр Николаевич, но главным образом про себя самого. Я ведь себя-то наизусть знаю, пожалуй, и с закрытыми глазами нарисую».

Однако автопортреты Шаляпина не мелочная и сухая фиксация внешности артиста. Они пронизаны чувством, сохраняют жизненный трепет, выражают настроения автора. В этом смысле шаляпинские автопортреты — подлинные «человеческие документы».

Сейчас известно более двадцати автопортретов Шаляпина в жизни, созданных им, начиная с первых лет XX в. до тридцатых годов. Среди них — изображения в фас, профильные, во весь рост, поясные и оплечные. Шаляпин зарисовал себя в домашней одежде и во фраке, в шляпе и с развевающимися волосами, на прогулке и после концерта, во время записи для граммофонных пластинок и за дружеской беседой. Многие автопортреты исполнялись на память друзьям, перед отъездом в другой город или на гастроли за границу. В этом отношении типична история создания рисунка, подаренного писателю В. А. Гиляровскому9. «В небольшом кабинете В. А. Гиляровского полная тишина. Уютно усевшись на маленький диванчик, прозванный А. П. Чеховым «вагончиком», хозяин о чем-то говорит с молодым художником Н. И. Струнниковым. Осторожно переворачивает листы альбома с рисунками молчаливый В. М. Васнецов, а около стола Ф. И. Шаляпин. Макая перо в чернильницу, он усердно водит по бумаге. — Чем ты, Федор занят? — Погоди. — Сделав еще несколько штрихов и поставив подпись на маленьком рисунке, он обратился к Гиляю: — Ну, готово! Только сперва художникам покажу! Виктор Михайлович, как — похож я? Взглянув на рисунок, В. М. Васнецов одобрительно закивал головой. — На, Гиляй, получай мой портрет собственной работы». Этот маленький портрет нарисованный 18 декабря 1919 г. перед отъездом Шаляпина из Москвы в Петроград сохранился в архиве Гиляровского.

Среди множества автопортретов у Шаляпина был один, особенно им любимый и неоднократно повторенный вариант, где он изображал себя в три четверти, рисуя лишь характерные линии затылка, выпуклого лба, надбровной дуги, щеки, подбородка и шеи. 3десь несколькими четкими штрихами, при завидной экономии изобразительных средств, он добивался удивительной похожести и внутренней выразительности. Сравнивая два таких автопортрета, сделанных Шаляпиным в 1907 и 1908 гг. (один — подаренный в Америке скрипачке Л. Любошиц, другой — в Петербурге писателю Ю. Беляеву), видишь, как при общности композиции портретов передана разница внутреннего состояния. В первом автопортрете подчеркнут светский лоск знаменитого певца-гастролера; в петербургском — больше чувствуются душевная сила и собранность артиста. Различное впечатление от двух, на первый взгляд схожих, автопортретов достигнуто особым характером линии в каждом рисунке. В первом случае нервная, быстрая, прерывистая, во втором — спокойная, медлительная и плавная. Такое тонкое чувство линии позволяло Шаляпину даже в автопортретах, где не видно ни глаз, ни всего лица, передавать психологическое состояние. Эту особенность шаляпинских автопортретов очень точно описал Асафьев: «У меня есть собственноручный его автопортрет, немногими — четырнадцатью — штрихами! он «взял» себя со спины, но, несмотря на это, вы ощущаете его лицо — и главное — его острый взгляд, взор!»

К числу таких автопортретов относится помещенный в одном из петербургских журналов10. Он представляет особый интерес еще и потому, что служит авторской иллюстрацией к стихотворению Шаляпина.

 

Пожар, пожар! Горит восток!

На небе солнце кровью блещет,

У ног моих пучина плещет,

И сердце бьется и трепещет,

И жизнь меня зовет вперед.

В лицо мне ветер свежий бьет.

И тьмы уж нет, и утра луч

Разрезал глыбы темных туч.

 

Портрет усиливает мысли и чувства, выраженные в стихотворении. В повороте головы, чуть отведенной назад, в волосах, как бы откинутых ветром, в напряженности линии, очерчивающей лоб и подбородок, ощущается порыв, устремленность вперед, навстречу безграничным просторам.

В автопортрете, относящемся, вероятнее всего, к 1908 г., Шаляпин изобразил себя после возвращения из триумфального турне по Европе и Америке.

Автопортреты Шаляпина различны по степени завершенности. Среди них встречаются как эскизные наброски-намеки, так и подробные, хорошо проработанные рисунки. Но ни в одном из них нет даже тени манерности, все они пронизаны живым ощущением, и каждый штрих сохраняет легкое движение руки художника. Очень хорошо удавались Шаляпину лаконичные профильные автопортреты. Изящно и уверенно сделал он свое профильное изображение, воспроизведенное на обложке «Русской музыкальной газеты» в 1914 г.

Шаляпин рисовал автопортреты карандашом, кистью, пером; и только один выполнен в технике офорта. Появлением этого портрета мы обязаны знакомству Шаляпина с выдающимся русским гравером В. В. Матэ, с которым он встречался на выставках и у него дома. Артиста, с его неиссякаемым стремлением к овладению разными видами техники изобразительного искусства, потянуло к резцу, и он, сидя у Матэ за большим, обитым железом столом, выполнил на одном из «гравюрных вечеров» свой автопортрет.

Лучшие из сохранившихся автопортретов Шаляпина относятся к 1918 — 1921 гг. Создание двух из них связано с выступлением артиста на концерте перед рабочими Орехово-Зуева 6 августа 1918 г. Шаляпин — на открытой эстраде в саду. Тысячи рабочих, их жены и дети, горячо принимая каждый номер программы, бурно аплодировали и благодарили. После концерта слушатели устроили артисту триумфальные проводы, выстроившись вдоль всего пути с букетами цветов. Сразу же после выступления на листах блокнота Шаляпин набросал два автопортрета. Один из них — профильный. Красными чернилами свободно и смело дан абрис лица. Между цветом и настроением, заложенным в автопортрете, прямая связь — он пронизан оптимизмом, ощущением полноты и радости жизни. Второй портрет исполнен карандашом. Авторская надпись точно определяет момент его появления: «Орехово. Концерт. 1918 г. Ф. Шаляпин. Морозову на память».

Вершина шаляпинских автопортретов — рисунок, подаренный художнику Остроухову в 1921 г. «Милому моему Ильюше, — гласит подпись, — от любящего плохого художника». Автопортрет с первого взгляда привлекает простотой и почти классической строгостью исполнения. Ни одного лишнего штриха. Каждая линия предельно точно выявляет форму. Портрет немногословен. Отобраны лишь самые существенные черты, раскрывающие внутреннюю сущность изображенного. Перед нами Шаляпин зрелой творческой поры. За плечами почти тридцатилетний артистический путь, концерты во всех крупных городах России, южной и северной Америки, Европы. Многих друзей молодости, свидетелей бурного творческого взлета, уже нет. Созданы основные оперные партии, прожита большая жизнь. Достоинством и мудростью светится одухотворенное лицо Шаляпина. Во всем его облике нет ничего внешнего, показного, и лишь небрежно повязанный галстук вносит нотку артистического беспорядка. Автопортрет как бы подводит итог самым прекрасным и светлым годам жизни Шаляпина. По художественной значимости он приближается к лучшим портретам артиста, выполненным профессиональными художниками.

Из автопортретов, относящихся к более позднему времени, нам известны очень немногие. Своеобразен портрет, посланный в 1922 г., перед окончательным отъездом за границу, певице М. В. Экскузович (Коваленко). Он напоминает эскиз бюста. Гордая голова на могучей шее, взвихренная шевелюра; резкие энергичные штрихи подчеркивают волевую собранность.

Автопортреты Шаляпина двадцатых—тридцатых годов, опубликованные в немецких, французских и английских газетах, досказывают биографию артиста. Очень знаменательно, что один из последних автопортретов Шаляпина, тосковавшего по родной стране, был назван им «Песнь о Волге».

Иногда с помощью рисунка Шаляпин представлял процесс сценического перевоплощения. Драгоценные документы подобной работы — два автопортрета: обнаженный в рост и в гриме Олоферна. Рассказывая Беляеву о работе над этой ролью, Шаляпин нарисовал себя во весь рост без одежды. Ничуть не идеализируя, он изобразил свое тело со всеми его индивидуальными особенностями: несколько массивная фигура с богатырскими плечами, широкой грудью и хорошо развитой мускулатурой. Шаляпин стоит вполоборота, заложив согнутую в локте левую руку за спину. На втором рисунке поза сохранена прежняя, но перед нами уже не Шаляпин, а Олоферн. Нос удлинен и выпрямлен, подбородок и шея закрыты густой «ассирийской» бородой, тело задрапировано широким восточным одеянием.

Создание убедительной «оболочки образа», с первого взгляда заставляющей зрителя поверить в его достоверность, занимало в творчестве Шаляпина исключительно важное место. И здесь Шаляпин-художник всегда помогал Шаляпину — драматическому артисту и певцу. Но прежде чем он брался за карандаш, чтобы зафиксировать свое видение образа, шел длительный процесс постижения существа роли. Чтобы создать правильный «внешний образ», Шаляпин добивался полного его слияния с «духовным образом». В этом слиянии содержания и формы он решающую роль предоставлял воображению. «Чем полнее внешний... образ сольется с духовным образом... тем он будет совершеннее. В этой стадии создания сценического образа вступает в действие воображение — одно из самых главных орудий художественного творчества. Вообразить, это значит — вдруг увидеть. Увидеть хорошо, ловко, правдиво. Внешний образ в целом, а затем в характерных деталях. Выражение лица, позу, жест». Свое видение образа Шаляпин немедленно доверял бумаге. Первые наброски давали толчок для его сценического воплощения, а затем продолжалась работа над совершенствованием созданного, над усилением выразительности и обобщенности. С этим связано возникновение рисунков, варьирующих и развивающих первоначальные эскизы грима.

 

  • 1. Экспромт и рисунок пером «Мефистофель». ЛГТМ, РУ-1459.
  • 2. «Петербургская газета», 1911, 2 июля, № 1148.
  • 3. Эти рисунки Шаляпина находятся в собрании И. Ф. Шаляпиной.
  • 4. С. Хабаров. Шаляпин на чужбине. «Молодой ленинец», Ставрополь, 1951, 11 июня.
  • 5. Автопортрет сделан на экземпляре нот К. Исаченко. 8 декабря 1917 г. Собрание НИИТМК.
  • 6. Записка Б. А. Альмедингена об обстоятельствах создания шаляпинского рисунка, 5 мая 1954 г. ЛГТМ.
  • 7. Воспоминания Мозалевского: «Санкт-Петербург». ГРМ, отдел рукописей, ф. 100, ед. хр. 139, стр. 52.
  • 8. Вырезка из журнала. НИИТМК, ф. 3, т. 7, ед. хр. 38.
  • 9. Е. Киселева. В квартире Гиляровского. «Вечерняя Москва», 1958, 14 июня.
  • 10. ЛГТМ. Фототека «Шаляпин в жизни».

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.