Весной 1920 года Фридман возвращается в Петроград, в Главную физическую обсерваторию. Проректор университета становится старшим физиком. В третий раз ученый начинает все сначала, — правда, теперь уже с твердым, выстраданным намерением всецело посвятить себя науке.
В обсерватории ему удается организовать математическое бюро, о котором они мечтали когда-то с Б. Б. Голицыным. И начинается его финишная прямая, на которой он старается компенсировать все потерянное время военного и пермского периодов. Дня ему не хватает. Днем он работает в обсерватории, преподает в Институте инженеров путей сообщения, в Политехническом институте, в университете, а ночью занимается собственными научными работами. «Вы, конечно, знаете, как он работал, — вспоминал позднее Н. М. Гюнтер, — время для этой работы — ночь... все без исключения... время, не занятое физическим исполнением взятых на себя обязанностей».
Именно к этому периоду относятся слова Фридмана, посвященные «так называемой «жизни», которая, по его мнению, «сплошная потеря времени».
В этот же период обращается он и к теории относительности, которая только-только начинает проникать в Россию. Его коллеги довольно потирают руки: «Скоро мы разберемся в этих вопросах. Фридман принялся за изучение Вейля (один из первых интерпретаторов теории относительности. — О. М.)».
И действительно, вскоре Фридман до тонкостей вникает в теорию Эйнштейна и начинает выступать в качестве ее истолкователя. Но он не останавливается на этом. В мае 1922 года в одном из немецких физических журналов — в России научные журналы тогда почти не выходили — появляется его работа «К вопросу о кривизне пространства». Анализируя так называемые мировые уравнения Эйнштейна, Фридман приходит к неожиданному выводу — что радиус кривизны пространства не обязательно является постоянным, как считал сам Эйнштейн, он может меняться с течением времени. Возможно, что Вселенная нестационарна, что галактики непрерывно удаляются друг от друга.
Это были чисто математические соображения. Никаких опытных данных, подтверждающих или опровергающих их, в то время не было. И сам Фридман не был уверен, что действительность соответствует его расчетам, а потому весьма скромно оценивал свою работу: в книге «Мир как пространство и время», которая вышла через год после этого, говоря о возможности нестационарного мира, он даже намеком не обмолвился о своем авторстве. Впрочем, если бы расширение Вселенной уже тогда сделалось общепризнанным фактом, вряд ли что-нибудь изменилось бы в этой его самооценке.
Общая теория относительности, работу над которой Эйнштейн в основном закончил в 1916 году, только становилась на ноги, получала мировое признание. У нее было немало противников, в том числе таких, которые неприязнь к этой теории переносили на самого автора.
Почти весь 1922 год Эйнштейн провел в поездках по странам Европы и Азии. Триумфальные встречи перемежались с откровенной обструкцией. Тридцать академиков Французской академии наук, где канонизировались научные принципы XIX века, заявили, что они покинут собрание, если Эйнштейн появится в нем. В то же время, находясь в Японии, Эйнштейн получил представление, подписанное выдающимися русскими учеными А. Ф. Иоффе, П. П. Лазаревым и В. А. Стекловым, об избрании его в Российскую академию наук.
Как известно, околонаучные нападки в общем-то мало волновали Эйнштейна, не мешая ему трезво воспринимать всякую разумную критику и поправки, развивающие его идеи. После публикации работы Фридмана Эйнштейн живо отреагировал на нее. Уже в следующем номере того же журнала появилась его десятистрочная заметка, которая начиналась по-эйнштейновски простодушно и без всяких вступлений: «Результаты относительно нестационарности мира... представляются мне подозрительными». И далее лаконично и весомо говорилось — почему: в расчетах Фридмана ошибка, мир стационарен.
Это возражение, которое великий физик, разумеется, сделал без всякой задней мысли, исключительно в интересах истины, в случае если бы оно оказалось справедливым, не только поставило бы крест на работе Фридмана, но и бросило тень на всю его научную репутацию. Он немедленно засел за проверку своих расчетов. Ошибка обнаружилась, но не у Фридмана, а у самого Эйнштейна. Фридман написал ему письмо с просьбой, если тот согласится с его результатами, признать это в печати, что Эйнштейн вскоре и сделал, назвав выводы, полученные Фридманом, «правильными и проливающими новый свет». Впоследствии он неоднократно ссылался на них в своих работах, хотя идея стационарного, неизменяющегося мира внутренне была более близка ему. Это парадоксальное, подчас весьма болезненное совмещение объективного и в то же время пристрастного отношения к физической реальности — одна из удивительных черт личности великого ученого, которую он не мог преодолеть всю свою жизнь.
Основная работа Фридмана по теории относительности не была единственной. Он написал еще несколько интересных и важных работ и, несомненно, сделал бы в этом направлении еще больше, хотя обязанности директора Главной геофизической обсерватории — он стал им в 1925 году — требовали от него совершенно другого.
Но ранняя, случайная смерть от брюшного тифа пресекла эти возможности.
Добавить комментарий