Михаил Васильевич Остроградский родился 24 (12) сентября 1801 года в деревне Пашенная Кобелякского уезда Полтавской губернии в семье среднепоместного дворянина. В Полтавской губернии проживало несколько дворянских семей по фамилии Остроградские. Все они вели свою генеалогию от бунчукового товарища (воинская должность, ниже полковника, но выше полкового хорунжего и полкового есаула) Ивана Остроградского, жившего в середине XVII в.

Раннее детство Остроградского проходило в патриархальной среде: его товарищами по играм были и крестьянские дети, он говорил с ними на родном украинском языке, слушал те же сказки и поверья, в результате чего на всю дальнейшую жизнь сохранил любовь и привязанность к родным местам. Недаром позднее, уже будучи знаменитым ученым, в летний отпуск он отдыхать приезжал в родное имение. И далее, судя по известным чертам характера взрослого Остроградского, он был полностью лишен сословного высокомерия, и, видимо, приобретенное с детства чувство справедливости сохранилось в нем на всю жизнь. В этом плане интересны два момента, которые мы и сделаем известными читателю. В воспоминаниях сына ученого дошел до нас такой рассказ самого М. В. Остроградского: «Я любил ребенком шести-семи лет подпевать певчим в церкви, у меня не было ни музыкального слуха, ни голоса, но когда я заметил, что дьячок, заведующий певчими, давал щелчки и драл за уши бедных мальчишек за то, что я брал фальшивую ноту, которую и сам я чувствовал такою, я прекратил мои подпевания».

Второй момент мы заимствуем из замечательной его брошюры, написанной совместно с французским педагогом А. Блюмом, «Размышления о преподавании». Удивительно, что Остроградский, проживший всю жизнь в крепостнической России, нашел возможным сказать в адрес человека физического труда следующие полные уважения слова: «... мы знаем огромное число людей без литературного образования, которые не пишут ни поэм, ни водевилей, но людей здравого смысла, которые возделывают поля, перевозят на далекие расстояния продукты земли, ткут волокно и шерсть, делают бумагу.

Эти полезные люди могут сказать писателям: не очень-то удивительно, что вы знаете намного больше нас, вы, которых окружили заботами и обучали! Если бы нам оказали десятую долю той помощи, которую вам расточали, мы были бы более полезными для себя и для других, но не были бы такими отчаявшимися и высокомерными, как вы!»

Мальчика надо было готовить к государственной службе, и для этого в 1809 г. его отвезли в Полтаву, где в предыдущем году была открыта гимназия и одновременно «дом для воспитания бедных дворян», куда и был помещен Остроградский. По первоначальному замыслу этот дом должен был бы быть чем-то вроде школы-интерната. Таких домов открыли два — в Полтаве и Чернигове. Их проект был составлен известным писателем В. В. Капнистом. При обосновании своего проекта он писал полтавскому губернатору: «Вы изволите знать, сколь мало в крае сем великопоместных дворян и какое множество по заслугам своих предков известных родов преждевременностью времени в весьма бедное состояние пришли; одно личное потомков их отличие может их восстановить, а хорошее воспитание к тому единственным средством». Капнист предусматривал, что самые бедные ученики будут полными стипендиатами, а дворяне, имевшие 50 душ и более, должны будут платить за сына от 50 до 150 руб. в год в зависимости от состояния. Капнист предполагал, что в интернате обязательно следует преподавать такие предметы, как артиллерия, фортификация, рисование, архитектура, танцы, музыка, законоведение и верховая езда. На деле же вышло так, что эти дома стали только интернатами, учиться же дети ходили в гимназию.

Полтава только в 1802 г. была превращена в губернский город и начала развиваться, чтобы к середине XIX в. превратиться в типичный русский губернский город с внушительным ансамблем казенных зданий. Когда же туда приехал Остроградский, то это был небольшой городок, состоявший преимущественно из чистеньких мазанок, среди которых затерялось несколько кирпичных зданий.

Во главе дома для воспитания бедных дворян стоял директор, но непосредственное общение с воспитанниками было возложено на его помощников, называвшихся надзирателями или смотрителями. Среди них в ту пору был и украинский писатель И. П. Котляревский, «известный переложением Виргилиевой Энеиды на отечественный его малороссийский язык». Котляревский с увлечением занялся этой новой для него воспитательской работой после выхода в чине майора в отставку из армии. Он уделял большое внимание быту порученных ему детей, занимался с ними военными упражнениями. По его инициативе для детей была организована специальная больница.

Одновременно с определением в «дом для воспитания бедных дворян» Остроградский был по старому обычаю русских дворян зачислен на государственную службу в канцелярию полтавского губернатора.

Конечно, никаких обязанностей по службе Остроградский не нес; он «числился в отпуску до окончания наук» и о службе даже не помышлял. Все мы хорошо знаем о такой «службе» по первым страницам повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка». Петр Гринев также мальчиком был определен сержантом в гвардейский Семеновский полк. Насколько усердно он тогда готовился к исполнению служебных обязанностей, Гринев откровенно рассказывал сам: «Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками».

Итак, в 1809 г. Остроградский был определен в «дом воспитания бедных дворян», а осенью 1810 г. вместе со старшим братом Осипом поступил в Полтавскую гимназию. Вскоре после этого родители поселили их на квартире у А. И. Ротмистрова (по-видимому, почтового чиновника).

В первый месяц гимназической жизни М. В. Остроградского он был отмечен в ведомостях по способностям «средственным», по прилежанию «прилежным», по поведению — «исправным». В конце же года преподаватели оценили его по способностям «острым», а по поведению — «добронравным». Позднее Остроградский учился в гимназии весьма посредственно. В этом можно убедиться, познакомившись с двумя письмами, посланными Ротмистровым отцу братьев Осипа и Михаила Остроградских, а также с данными гимназических ведомостей.

Несомненно, что нетребовательность учителей, их недостаточная квалификация, а также проводимая ими политика всепрощения приводили к резко отрицательным результатам — учащиеся переставали заниматься и начинали наплевательски относиться к своим обязанностям. Это в полной мере коснулось и Остроградского.

Само собой разумеется, что нежелание систематически работать над собой приводило к скверным последствиям и гимназические успехи Остроградского были далеко не блестящими. Оценки, которые были выставлены ему за 1813 и 1814 гг., были по меньшей мере посредственными.

Так при девяти балльной системе он за 1813 г. получил такие опенки:

по психологии — 6, по нравственной философии — 7, по истории и географии — 2, по латинскому, французскому и немецкому языкам — 0. В результате экзаменов 1814 г. знания Остроградского были оценены такими баллами: по математике — 5, по истории и географии — 6, по метафизике и нравственной философии — 6. по французскому и немецкому языкам — 1. Уроки латинского языка он перестал посещать, и в журнале против его фамилии выставлялись такие замечания: «не учится», «не бывает в классе», «не имеет охоты к латинскому языку». В конце года было записано: «Ученик Остроградский, переводимый из класса в класс без знания латинского языка, и сей год не бывал в классе и никогда не знал уроков латинских». Относительно четырех учеников класса, в том числе и об Остроградском, было дополнительно сказано: «Препятствуют к продолжению успехов всего класса»1.

Вполне возможно, что такое отношение к гимназическим занятиям привело отца Остроградского к решению забрать сына из гимназии и определить его в один из гвардейских полков. Это было исполнением одного из самых страстных желаний молодого человека. В 1816 г. отец повез Михаила Васильевича в Петербург для определения в гвардию, но не довез, круто изменив решение по совету П. А. Устимовича, дяди М. В. Остроградского со стороны матери, горячо рекомендовавшего определить юношу студентом молодого Харьковского университета. Для подготовки к поступлению в университет Михаил Васильевич был определен на квартиру адъюнкта университета, преподавателя военных наук М. К. Робуша. Однако еще долго ОстроградскнЙ мечтал о военной карьере. Он был готов расстаться с мыслью о блестящем мундире гвардейца и помириться с мундиром гусара или артиллериста. Однако отец был непреклонен. Тогда юноша стал просить родителей об определении его в Кременчугский пехотный полк, но и в этом ему было категорически отказано.

В Государственной публичной библиотеке УССР (г. Киев) хранятся два письма Робуша отцу Остроградского. Мы приведем два небольших отрывка из них, которые характеризуют успешность учебных занятий молодого Остроградского.

«... В течение всего года приобрел весьма хорошие успехи в науках, в российской словесности, в истории и географии и еще в некоторых предметах, и на всех экзаменах получил весьма хорошие одобрения. Вследствие сего г-н ректор университета сказал мне, что он будет произведен к 30-му сего августа в студенты университета...»2.

Через полгода в очередном письме от 28.ХII.1817 г. Робуш сообщал: «... Михайло Васильевич у нас примерный студент университета, ведет себя весьма скромно и беспрестанно занимается науками и с большим успехом...»3.

Однако на этом этапе Остроградский еще не получил влечения к познанию, не испытывал энтузиазма от изучения достижений науки. Скорее он начал заниматься ради того, чтобы показать себя, свои возможности хотя бы в минимальной мере. Несмотря на очень высокую оценку усилий Остроградского, которая была дана в письмах Робуша, следует признать, что все же первые полтора года, проведенных Остроградским в университете, с 21 августа 1816 г. в качестве вольнослушателя, а с 27 августа 1817 г. в качестве студента, он работал далеко не в полную силу. Резкая перемена наступила в начале 1818 г., когда Остроградский перешел жить на квартиру преподавателя математики Харьковского университета Андрея Федоровича Павловского (1788 — 1857). Павловский был увлеченным преподавателем, влюбленным в науку и в возможности математики. Эту увлеченность он стремился передать своим студентам. Дружескими беседами о математике, умелым показом ее значения для естествознания ему удалось пробудить сначала интерес молодого Остроградского к науке, а затем и страстную к ней любовь. В результате он с жаром принялся за самостоятельную работу над учебниками. Математический талант юноши позволял на лету схватывать существо излагавшихся вопросов и подмечать ошибки и промахи в изложении автора. Павловский, приобретший знания путем упорного труда и напряженных занятий, заметил различие, которое существует между ним и его молодым учеником. К чести Павловского нужно сказать, что это открытие вызвало в нем не зависть, а ощущение радости, и он стал уделять Остроградскому еще большее внимание. Увлечение научными занятиями не замедлило сказаться: в том же 1818 г. Остроградский успешно сдал экзамены за трехлетний курс университета и получил аттестат об его окончании.

Эти факты из жизни Остроградского наглядно показывают значение бескорыстного и увлеченного своим делом педагога в жизни молодого поколения, которое не терпит формализма и чиновного духа, а жаждет самостоятельной осмысленной деятельности, активного труда и глубокого понимания смысла того, к чему его призывают. По своему назначению педагог не может быть чиновником, для которого целью является не дело, не проявление творчества, способностей, а хорошо составленный отчет. Молодежь же, как правило, тянется к живой, осмысленной работе, мечтает о личном вкладе в жизнь семьи, общества, народа.

Помимо А. Ф. Павловского на формирование научных интересов, а также мировоззрения, огромное влияние оказал профессор математики и ректор Харьковского университета Тимофей Федорович Осиповский (1765 — 1832). Он был широко образованным человеком, внимательно следил за развитием науки и был резким противником философии Канта и Шеллинга. Это отношение к идеалистическим философским системам и стихийную материалистическую направленность на объяснение явлений природы и общества он передал и Остроградскому.

Получив в 1818 г. аттестат об окончании университета, Остроградский пробыл год у отца в деревне. После отдыха желание усовершенствовать свои знания в математике у него возросло, и он решил вернуться в родной университет для «усовершенствования себя по части наук, относящихся к прикладной математике». Однако общая обстановка, которую скорее можно назвать научно-политической, чем научной, оказалась крайне неблагоприятной для Остроградского, и он не только не получил возможности дальнейшего совершенствования, но и лишился аттестата об окончании университета, который был им получен в 1818 г.

25 января 1819 г. в Харьков прибыл новый попечитель Харьковского учебного округа 3. Я. Карнеев. Первым его деянием было издание циркуляра, согласно которому «священное писание должно служить основой при преподавании», а также «разогнать мрак заблуждений, утверждённых кичливостью разума, и посеять в сердцах христианские добродетели». Это направление жизни университета, крайне реакционное, коренным образом расходилось с позицией Т. Ф. Осиповского. Честный, прямой в суждениях и искренне преданный науке, Осиповский не устраивал мракобесов от науки, он не скрывал своих взглядов и излагал их в публичных университетских речах, на лекциях, в кратких репликах но поводу преподавания отдельных профессоров. Студенты ценили суждения Осиповского и делали из них практические выводы. Вот почему атака, предпринятая на Осиповского, затронула и его лучшего ученика, М. В. Остроградского.

Чтобы составить себе какое-то представление о личности Осиповского. приведем несколько его высказываний. В речи «О пространстве и времени»4 он заявил: «...пространство и время суть условия бытия вещей в самой природе и в них самих, а не в нашем только образе чувствования существующие». Согласно Осиповскому время должно рассматривать «не так, как нечто существующее само по себе, но как необходимое произведение последовательного бытия вещей». «Что принадлежит до пространства, то мое суждение об нем таково: понятие об нем производится по впечатлениям, происходящим от него посредством наружных наших чувств на наши внутренние чувства». Истинность геометрии Евклида проверяется не тем, что ее законы доопытно заложены в нашем сознании, так как «в сем случае все синтетические сопряжения идей относительно к пространству в математике, предлагаемые и доказываемые, были бы чистые химеры, внутри нашей головы невольным, но бессвязным образом происходящие и никакого отношения к вещам не имеющие, а посему и ни к какому приложению к оным неспособные...». Истинность геометрии проверяется тем, что «истины в оных элементах предлагаемые согласны с тем, что действительно в вещах усматривается».

Но не только в торжественных речах высказывал Осиповский свои взгляды — он это делал при каждом удобном случае, не боясь при этом затронуть чье-либо самолюбие, а тем более испортить свою служебную карьеру. Я позволю себе привести здесь несколько высказываний, сделанных им по разным поводам.

Так, на заседании совета университета 19 декабря 1819 г. в связи с рассмотрением письменных ответов преподавателя Дудровича, представленных им с целью получения звания ординарного профессора философии. Осиповский сказал: «В них изложено только состояние новой германской философии, которая со времени Канта, отняв у разума естественное основание понимания, не оставила разуму ничего, кроме произведения одних фантазий; что же по предлагаемой в особенности им Шеллинговой философии, то она-то и есть фантазия по преимуществу»5.

На одном из экзаменов по философии Дудрович задал студенту следующий вопрос: «Что вы знаете об эккартсгаузеновских6 таинствах чисел?». Присутствующий при этом Осиповский с раздражением громко заявил: «Я не знаю никаких таинств в числах». В отзыве на предложенную Харьковскому университету профессором Шадом рукопись «Логика» Осиповский написал: «Каждый из философов немецких, как будто для хвастовства, отличался от прочих большим или меньшим количеством странностей в мыслях, но каждый отличался своими странностями, а наш философ, приняв под свой покров странности всех, прибавил к ним столько же своих»7.

В очень интересной книге Н. Н. Булича прекрасно сказано об эпохе последних лет царствования императора Александра I: «... нет явления печальнее, бесплоднее и нелепее русской реакции во вторую половину царствования Александра. Она превратилась в печальный обскурантизм и преследование мысли, слова и науки. Едва начинающееся развитие общественное было приостановлено надолго»8. Этим обстоятельством воспользовался Дудрович, подавший 20 октября 1820 г. докладную записку, которую следует расценивать не иначе как донос попечителю Карнееву. В этом доносе, в частности, было написано, что Осиповский публично в заседании училищного комитета назвал министра духовных дел и народного просвещения9 «невеждою, не читавшим ничего другого, кроме Библии», и против предписаний которого, относящихся особливо к водворению при воспитании юношества благочестия, он всегда вооружается с величайшей пылкостью... Сей-то рассудок г. ректора является причиною, что ни один почти из обучающихся в Харьковском университете по части математики студентов, коих он глава, почитающий все за вздор и сумасшествие, что не подлежит его математическим выкладкам, не ходит ни на богопознание и христианское учение, ни на лекции по части философии...»10. Эта борьба с Осиповским не косвенно, а непосредственно коснулась и Остроградского, о котором многое было сказано в том же доносе Дудровича.

Как мы уже говорили, М. В. Остроградский в 1819 г. вернулся в Харьковский университет для усовершенствования в прикладной математике. Проучившись год, он в 1820 г., «дабы показать успехи свои» и получить возможность претендовать на степень кандидата, экзаменовался вместе со студентами, нормально окончившими университет. Экзамены он сдал блестяще, и его имя было упомянуто на торжественном собрании университета 30 августа в числе отличившихся.

Ректор Т. Ф. Осиповский, видя успехи и способности Остроградского, принял решение о присуждении ему ученой степени кандидата, руководствуясь появившимся в 1819 г. новым положением о производстве в ученые степени. Однако физико-математическое отделение университета нашло, что Остроградский не подходит под эти правила, поскольку аттестат об окончании он получил до того, как это положение вошло в силу. На этом основании было решено подвергнуть его повторному испытанию для получения степени кандидата. Эти испытания Остроградский проходил вполне успешно; ему оставалось сдать только экзамен по философии, однако профессор Дудрович категорически отказался его экзаменовать, поскольку Остроградский не посещал лекций по философии, а также по богопознанию и христианскому учению.

Остроградский спокойно и с достоинством стал настаивать на своих правах, и его объяснения совет университета нашел достаточными. К экзамену он был допущен и благополучно его сдал. 30 апреля 1821 г. совет присудил ему ученую степень кандидата. Дело о выдаче диплома было передано на утверждение попечителю, но к нему особое мнение приложил Дудрович. Карнеев как член библейского общества присоединился к мнению Дудровича и пошел дальше — в письме министру он настаивал на том, чтобы отнять у Остроградского и диплом, выданный в 1818 г. Министр согласился, что за вольнодумство наказание должно быть суровым. В результате после четырех лет, проведенных в университете, Остроградский остался без документов об его окончании, несмотря на трехкратную успешную сдачу всех положенных для этого экзаменов.

Вся эта неприличная история, закончившаяся тем, что формально из жизни Остроградского были вычеркнуты четыре года, не сломила его воли, а скорее побудила к дальнейшей, более настойчивой работе. Он как бы еще сильнее укрепился в своем желании стать математиком и наметил свой путь в достижении поставленной цели. А именно он решил поехать учиться во Францию, где в то время работали замечательные ученые, составившие славу французской математической школы, — Лаплас, Коши, Пуассон, Фурье и многие другие. Категорически отказавшись от сдачи новых испытаний в Харьковском университете, он обратился к отцу с просьбой отпустить его во Францию и снабдить минимальными для этого средствами.

Решение Остроградского следует прокомментировать, поскольку оно имеет принципиальное значение. Для будущей служебной деятельности иностранные дипломы и аттестаты значения не имели, поскольку право на чин давали лишь отечественные документы. Таким образом, поездка в Париж означала стремление продолжать занятия наукой. Но это значило и нечто большее: определились направления научной деятельности молодого человека.

Напомним, что при поступлении в университет Остроградский по своим стремлениям и взглядам не отличался от подавляющего большинства своих сверстников одинакового с ним общественного, положения. Но через четыре года общения с учителями, Осиповским и Павловским, он решил посвятить себя науке — в ту пору явление в его среде необычное. Это означало полную перестройку его мировоззрения и восприятие жизненных концепций учителей. А эти концепции в основных чертах состояли в следующем:

1. Стихийный материализм и полная убежденность в познаваемости мира, в котором нет потусторонних сил, а потому нет и не должно быть места мистике. По-видимому, хотя открыто об этом и не говорилось, полностью отвергалась и религия. Известный химик А. М. Бутлеров в статье, опубликованной в 1874 г., писал, что Остроградский в одной из бесед у своего друга академика В. Я. Буняковского (1804 — 1889) так определил свои взгляды: «Я был полным материалистом и атеистом, признавал только то, что мог осязать, вымерить и взвесить»11.

2.      Познание мира достигается средствами и методами науки. Успехи науки приводят к познанию законов природы и к возможности осознанно использовать ее силы. Наука и распространение просвещения — главные силы общественного прогресса.

3.      В основе всех явлений природы лежат процессы механические и физические, поэтому их изучение является основой научного познания.

4.      Математический анализ позволяет формулировать законы природы в строгой аналитической форме, а значит, и проводить исследование природных процессов с применением математических средств. Вот почему так существенно развивать математические методы исследования проблем естествознания.

В годы формирования Остроградского-ученого эти мысли как бы носились в воздухе. Их высказывал вслух и Т. Ф. Осиповский. Мы приведем сейчас слова Ханстина, редактора первого в Норвегии научного журнала, сказанные им в 1823 г., которые пояснят, почему Остроградский выбрал Париж в качестве места для своего дальнейшего математического образования. «Математика — это учение о природе в самом чистом его виде. Математика для ученого — то же самое, что скальпель для анатома, — необходимейший инструмент, без которого невозможно проникновение в суть вещей. Те, кто попытается идти вперед без этого оружия, вынуждены будут остаться на пороге. Пользуясь же им, Галилей, Гюйгенс и Ньютон продвинулись значительно дальше всех своих предшественников и оставили тем, кто пойдет вслед за ними, путеводную нить, держась за которую можно смело проникать в глубь самого запутанного лабиринта. Лучше других эту истину усвоили французские физики. Именно поэтому каждое новое открытие совершенствуется во Франции быстрее, чем в других странах»12.        

Оставаться в России было бесполезно, поскольку волна мистики и христианского вероучения захлестнула придворные и чиновные круги России. Об этом в 1835 г. писал помощник попечителя Харьковского учебного округа граф Панин в письме министру народного просвещения: «К стыду всех коренных российских университетов священное пламя любви к просвещению, породившее Ломоносова, живет в малом числе избранных сердец... Я твердо уверен, однако ж, что Ваше сиятельство слишком справедливы, чтобы приписать летаргию нашего ученого света чему-либо иному, кроме постоянного примера бездействия и страха к науке, поданного прежде бывшими министрами и попечителями»13. Во Франции же благодаря централизации парижские учебные заведения собирали лучшее со всей страны. Именно это привело к тому, что в Париже в то время работала большая группа выдающихся ученых, находившихся в постоянном научном общении и работавших преимущественно в области математической физики. Одновременно они занимались преподаванием. Вот почему в Париж стекались молодые математики со всей Европы, которые стремились числом и мерой познавать Природу и ее законы. Осенью 1822 г. туда приехал молодой Остроградский. Почти одновременно с ним прибыли из Берлина Дирихле и из Петербурга В. Я. Буняковский.

В Париже М. В. Остроградский ставил перед собой единственную цель — приобщение к научным исследованиям. Он в отличие от В. Я. Буняковского не стремился получить диплом об окончании Парижского университета и не сдавал положенных экзаменов. Но несомненно, что он слушал лекции выдающихся ученых и даже завел с ними знакомства. Эти лекции читались как в факультете наук университета, так и в Коллеж де Франс. Недаром много лет спустя, в 1856 г., обращаясь к непременному секретарю Парижской академии наук по случаю избрания его иностранным членом-корреспондентом, Остроградский просил передать его благодарность математикам «знаменитой академии, которых я имею честь знать лично: господину Коши, моему знаменитому учителю, исключительному ученому, который, охватывая науки математические во всей их широте, раздвинул их границы, подобно Эйлеру и Лагранжу; г-ну Пуансо, который имел любезность изложить мне принципы его прекрасной теории вращения задолго до ее опубликования; г-ну Бине, моему профессору в Коллеж де Франс, знаменитому математику и нынешнему президенту академии; г-ну Штурму, моему другу, который обогатил алгебру и трансцендентный анализ теоремами большой значимости, и г-ну Ламе, который расширил теорию линейных уравнений в частных производных». В том же письме содержатся и такие строки: «Называя математиков, которые блестяще поддерживают великую славу Академии наук, я не могу не вспомнить в то же время знаменитых усопших, о которых не могу думать без растроганности и печали: Пуассона, который почтил меня своей благосклонной дружбой, и Фурье, который был моим благодетелем; память о них и признательность, которой и обязан последнему, я сохраню навсегда»14.

Парижский университет был основан в середине XII в. и являлся в некотором смысле феодалом: имел свою территорию, свой суд. Его авторитет в католическом мире был столь силен, что перед ним неоднократно отступали и папы. Приходилось считаться с университетом и французским королям. Поэтому королевская власть, стремившаяся централизовать управление и прибрать к рукам крупных феодалов, искала пути ослабления позиций университета. А так как университет был выразителем схоластического мышления и боролся против гуманизма, в борьбе с ним было естественно опереться на гуманистов. Именно поэтому король Франциск I, следуя отчасти проекту знаменитого Эразма Роттердамского, учредил в 1530 г. коллегию королевских лекторов для преподавания древних языков и математики. Эта коллегия и получила наименование Коллеж де Франс, знаменитого учебного заведения Франции и Европы в целом. Лекторы оплачивались непосредственно из казны короля, лекции носили характер публичных и строились по собственным планам. Постепенно число лекторов возрастало, расширялся круг преподаваемых наук, но свято поддерживались сложившиеся традиции: приглашать видных ученых, обеспечивать свободный доступ слушателей, не устраивать экзаменов и не выдавать дипломов.

Кроме лекций в университете и в Коллеж де Франс, Остроградский регулярно посещал еженедельные заседания Академии наук. Это дало ему возможность завязать близкие знакомства как со старшим, так и молодым поколением французских математиков.

Остроградский в Париже выдвинулся довольно быстро.

Уже в 1825 г. Коши в одном из своих мемуаров писал: «…один русский молодой человек, Остроградский, одаренный большой проницательностью и весьма сведущий в исчислении бесконечно малых, дал новое доказательство упомянутых мною выше формул, помещенных мною в 19-й тетради «Journal de lʼecole polytechnique»15.

Этот мемуар Коши дошел до Харькова и вызвал бурную радость А. Ф. Павловского за своего ученика. В упомянутых ранее воспоминаниях А. В. Остроградского по этому поводу было сказано следующее: «...однажды, возвращаясь из университета, он (Павловский. — Б. Г.) дрожащим от волнения голосом звал меня с собой. Недолго мы шли, как Павловский не выдержал: «Смотри, Андрей, смотри, — сказал он, вынимая из кармана сверток, — смотри, что делает Мишель», — и слезы текли у него по щекам».

В ноябре 1826 г. Остроградский представил Парижской академии свою самостоятельную работу «Мемуар о распространении волн в цилиндрическом бассейне», которая была рекомендована к печати и напечатана в Трудах Академии в 1832 г.

Об этой работе П. И. Трипольский писал так: «О происхождении этого мемуара племянницы знаменитого математика и его слушатели передавали нам следующее. В Париже Остроградскому пришлось быть в невольном одиночестве, на берегу Сены, и от скуки наблюдать за движением волн; это будто и навело его на мысль заняться изучением волнообразного движения жидкости».

В 1827 г. Остроградский начал собираться на родину. Нам поэтому пора подвести итог пяти годам его пребывания в Париже. Формально можно поставить упрек молодому математику за то, что он, как и при выезде из Харькова, оставался без диплома об окончании университета. Однако, по существу, эти годы были заполнены насыщенной и продуктивной работой, сформировавшей ученого с глубокими знаниями, широкими взглядами на актуальные научные проблемы и идеями продолжения исследований, проводившихся крупнейшими умами того времени. Остроградский попал в Париж в период, когда там работали такие выдающиеся математики, как Лаплас, Пуассон, Коши, Фурье, Навье. Именно в этот период их руками создавался математический аппарат теории упругости, теории распространения тепла, математической теории электричества, магнетизма, теории распространения волн. Лаплас завершал свой трактат по небесной механике. В ту же пору теоретическая механика обогащалась многими новыми идеями. Остроградский попал в самую гущу великих научных событий, причем в той области, которой он увлекся в Харькове, будучи под влиянием своего учителя Осиповского. В Россию возвращался не начинающий размышлять над научными проблемами юноша, а зрелый ученый, как уже было указано нами, представил Парижской академии наук ряд рукописей, содержащих предложения по решению животрепещущих проблем механики и математической физики. К тому же в Париже Остроградский сблизился с талантливым молодым русским математиком, о котором мы уже упоминали, — Виктором Яковлевичем Буняковским. Дружеские отношения с ним он сохранял в течение всей последующей жизни.

В начале 1828 г. Остроградский возвратился в Россию, в том же году был избран адъюнктом Петербургской академии наук и далее был тесно связан с ней в течение 33 лет, т. е. трети века. Ни одно дело, касавшееся математики, не проходило мимо него. Подавляющая часть его научных работ опубликована в Трудах Академии.

Сразу же по возвращении он устроился на работу в Морском кадетском корпусе и был тесно связан с этим учебным заведением до конца жизни. Несколько раньше в этом же учебном заведении начал работать В. Я. Буняковский. Кроме них, математику в Морском корпусе преподавал академик П. Н. Фусс (правнук Л. Эйлера), а физику вели академики Э. X. Ленц (вспомните правило Ленца в электротехнике) и А. Я. Купфер.

В том же году он представил Академии три свои работы (все они были опубликованы): «Заметка об одном интеграле, встречающемся при вычислении притяжения сфероидов». «Заметка об определенных интегралах». «Заметка о теории теплоты». Мы увидим позднее, что все эти заметки внесли в науку существенно новые результаты и сыграли в развитии математики значительную роль.

Поскольку Остроградский не имел диплома об окончании университета, у него возникли затруднения при получении права на жительство в Петербурге — центре административной и культурной жизни всей России. Тут-то и пригодился документ о присвоении ему чина коллежского регистратора еще в детские годы.

Немедленно по возвращении на родину Остроградский был взят под надзор полиции. На этот счет сохранились документы: за ним наблюдали и в Петербурге, и при поездке на отдых в родные места Полтавской губернии. По-видимому, Остроградский даже не знал о том, что он находится под надзором. Однако наблюдение за ним полиции было сравнительно недолгим, поскольку выяснилось, что никакой политической деятельности он не проводит и не встречается ни с кем, кто находился на подозрении. Вероятнее всего, у полиции не было никаких оснований интересоваться Остроградским, кроме одного, — он возвратился из Франции, которая постоянно бурлила и была заполнена революционным духом. К тому же, как писал в письме графу Толстому князь Н. Г. Репнин, «полтавский помещик Михаил Остроградский обратил на себя внимание правительства тем, что возвратился из-за границы пешком и некоторыми, впрочем, незначащами обстоятельствами»16. Несомненно, что подозрительность правительства питалась еще свежими воспоминаниями о декабрьских событиях 1825 г.

Сообщение о том, что Остроградский возвратился в Россию пешком, имеется не только в полицейских документах, но и в источнике совсем другого рода. В письме от 5 мая 1828 г. своим родным поэт Н. М. Языков (тогда студент Дерптского, теперь Тартусского университета) писал: «Дней пять тому назад явился ко мне неизвестный русский пешеход от Франкфурта — ему мы тоже помогли: вымыли, обули, одели, покормили и доставили средства кормиться и дорогой до Петербурга. Ему прозвание — Остроградский; он пришел в Дерпт почти голым: возле Франкфурта его обокрали, а он ехал из Парижа, где 7 лет учился математике, — как говорил, был даже учителем в школе Генриха IV, — к брату в Петербург. Что он русский, был долго в Париже и точно так называется, как выше написано, — это мы видели из его пропуска, но что он, зачем был там и зачем идет в Петербург, не знаем»17.

Работы, представленные Остроградским Академии наук и опубликованные в ее изданиях в 1828 г., а также репутация талантливого ученого, приобретенная им в Париже, сделали свое дело — 17 декабря того же года он был избран адъюнктом Академии. Одновременно с ним на такую же должность был избран и В. Я. Буняковский.

В следующем, 1829 г. Остроградский в изданиях Академии опубликовал еще три статьи — по механике, дифференциальным уравнениям теории упругости и теории теплоты. В том же году он начал в Академии читать курс небесной механики для всех желающих. Курс продолжался с ноября 1829 г. по март 1830 г. и собрал невиданное по тому времени число слушателей — 30 человек. Эти лекции были записаны, обработаны, а в июле Академия командировала Остроградского в Париж для получения отзыва. Срок командировки был 8 месяцев. Рассмотрение рукописи было поручено Пуассону и Араго; они подвергли ее тщательному изучению и заключили: «Мы полагаем, что труд Остроградского заслуживает похвалы и одобрения Академии». В следующем году эти лекции Остроградского были опубликованы на французском языке в Петербурге.

И действительно, Остроградский в ту пору начал активно работать в науке, проявляя творческий интерес к различным областям математики — математическому анализу, математической физике, гидродинамике. В 1963 г. А. П. Юшкевич, работая в парижских архивах, обнаружил неопубликованные статьи М. В. Остроградского: «Мемуар о затруднениях, которые встречаются при вычислении определенных интегралов, когда интегрируемая функция разрывна между пределами интегрирования» (1824, 24 июля), «Замечания об определенных интегралах» (1824, 7 августа), «Доказательство одной теоремы интегрального исчисления» (1826, 13 февраля) и, наконец, «Мемуар о распространении тепла внутри твердых тел» (датирована по частям 30 апреля, 14 мая, 6 августа 1827 г.)18. В этих неопубликованных заметках содержится, в частности, доказательство знаменитой формулы Остроградского о преобразовании интеграла по объему в интеграл по поверхности, которая находит широкое использование в механике и математической физике. О ней мы скажем несколько позднее.

В ноябре 1826 г. Остроградский представил Парижской Академии, как считали до только что указанной публикации А. П. Юшкевича, свою первую самостоятельную работу.

О жизни Остроградского в семье, о его привычках, интересах, привязанностях сохранились лишь отрывочные сведения. В значительной мере это объясняется тем, что он не очень любил писать. Конечно, это касалось не научных работ, а заметок о личной жизни и воспоминаний. В результате то немногое, что сохранилось, известно из далеко не совершенных воспоминаний сына, племянниц, брата я более четких, но односторонних воспоминании учеников.

Детство, проведенное в центре Украины, в семействе, где обиходным разговорным языком был украинский, на всю жизнь определило его привязанность к родному украинскому языку. Украинские словечки он не без удовольствия вставлял в свою речь, пользовался ими и на лекциях. Почти ежегодно на летние каникулы он приезжал в родную Полтавскую губернию и в своем имении проводил отпуск. Там он любил купаться на речке и устраивать настоящие битвы с деревенскими ребятишками: он забрасывал их грязью, ребята отвечали ему тем же. В свободное время любил играть с детьми собственными (у него были две дочери и сын) и брата.

Остроградский любил общество, был интересным и остроумным собеседником. Когда под новый год ему доводилось бывать в деревне, он вспоминал близкие ему с детства народные обычаи, выходил от гостей и, стоя под окном собственной гостиной, выкрикивал: «благословить щедруваты!», а затем начинал знакомую с детских лет колядку: «Щедрык-ведрык, дайте варенык, грудочку кашки, кильце ковбаскы, ще цего мало — дайте и сала!».

От юношеского увлечения военной карьерой у Остроградского осталась любовь к разбору действий великих полководцев. Он обсуждал их ошибки и предлагал свои планы сражений. На эти темы он любил пофилософствовать и на лекциях. Обладая прекрасной памятью, он хорошо помнил многие литературные и исторические произведения, прочитанные еще в ранней юности; многие стихотворения он знал наизусть. Он любил Т. Г. Шевченко как писателя и был с ним знаком лично. Имеются сведения, что после ссылки Шевченко жил на квартире у Остроградского. В дневнике Шевченко за 13 апреля 1858 г. имеется такая запись: «От Н. Д. Старова поехали мы с Семеном19 к М. В. Остроградскому. Великий математик принял меня с распростертыми объятиями, как земляка и надолго отлучавшегося куда-то семьянина. Спасыби ёму. Остроградский с семейством едет на лето в Малороссию. Пригласил бы, говорит, и Семена с собой, но боится, что в Полтавской губернии сала не хватит на его продовольствие»20.

Остроградский был полным, крепким мужчиной высокого роста и имел громкий голос. По внешнему виду он казался грозным, особенно после потери правого глаза. Это произошло от неосторожного обращения с фосфорными спичками во время второй поездки в Париж. Глаз спасти не удалось, так как не закончив лечения в Париже, Остроградский решил возвращаться в Петербург морем. При этом он простудил поврежденный глаз. Вообще же он обладал крепким здоровьем, редко болел и свободно переносил резкие температурные и климатические перемены. По выражению А. Н. Крылова, «крепости организма Михаила Васильевича мог позавидовать сам Тарас Бульба, ибо даже тогдашней септической хирургии и полузнахарской медицине понадобилось четыре месяца, чтобы свести его в могилу»21.

По обыкновению лето 1861 г. Остроградский проводил в Полтавской губернии в деревне Генераловка и много купался. Во время купания слуга брата заметил на его спине нарыв. Опухоль быстро росла. Была произведена операция, после которой больной почувствовал некоторое облегчение и начал «рваться в Петербург, о котором твердил постоянно и прежде в самое трудное время» (из записок лечившего Остроградского врача Коляновского). Было решено ехать через Полтаву и Харьков, где можно было получить квалифицированную медицинскую консультацию. Однако пришлось из-за ухудшения состояния здоровья остановиться в Полтаве. 20 декабря 1861 г. (1 января 1862 г.) Остроградский скончался.

Есть все основания считать, что в Полтаве во время болезни Остроградскнй не переставал заниматься математикой. За это говорит тот факт, что в рукописях сохранились клочки бумаги, на которых были записаны результаты его размышлений о новых алгоритмах приближения иррациональных чисел рациональным. Позднее об этом мы скажем несколько подробнее.

 

  • 1. Трипольский П. И. Михаил Васильевич Остроградский. Полтава, 1902, с. 48 — 49.
  • 2. Письмо   от   28.VI. 1817 г.   Рукописный фонд «Рукописи М. В. Остроградского», л. 1359 — 1360.
  • 3. Там же, л. 1366 — 1367.
  • 4. Опубликовано в кн. «Речи. творенные в торжественном собрании имп. Харьковского университета, бывшем 30 августа 1807 г.» Харьков, 1807, с. 3 — 15.
  • 5. Лавровский Н. А. Василий Назарьевич Каразин и открытие Харьковского университета. — Мин. народн., просв., 159, январь и февраль, с. 57 — 106. 1872, цитата, с. 208 — 209.
  • 6. Карл Эккартсгаузен (1752 — 1803) — немецкий писатель-мистик.
  • 7. Чириков  Г. С. Тимофей Федорович Осиповский — ректор   Харьковского университета. Русская старина, т. 17, ноябрь 1876, с. 463 — 490. цитата, с. 469.
  • 8. Булич Н. Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения начала XIX в. Спб., 1902. т. I; 1905, т. II; цитата, т. II. с. 231.
  • 9. Министром духовных дел и народного просвещения был известный в то время мистик и реакционер князь А. Н. Голицын.
  • 10. Чириков Г. С. (см. ранее). Цитата, с. 486.
  • 11. Бутлеров А. М. Psychische studien, 1874, с. 300.
  • 12. Цитата взята из кн.: Оре О. Замечательный математик Нильс Хенрик Абель. М., Наука, 1961.
  • 13. Багалей Д. И. Опыт истории Харьковского университета. Харьков, 1894 — 1904, т. II, с. 739.
  • 14. Остроградский М. В. Педагогическое наследие. Документы о жизни и деятельности. М., Физматгиз, 1961, с. 337.
  • 15. Couchy A. Mémoire sur les intégrales definies prises entre des limites imaginaires.
  • 16.

    Из статьи И. Ф. Павловского «К истории Малороссии во время генералгубернаторства князя Н. Г. Репнина. Труды Полтавской ученой архивной комиссии. Вып. 1, 1905, с. 46;

    П. Толстой — главнокомандующий в Санкт-Петербурге.

  • 17. Письма Н. М. Языкова к родным за дерптский период его жизни. Вып. 1. Спб., 1918, с. 356.
  • 18. Юшкевич А. П. О неопубликованных ранних работах М. В. Остроградского. Историко-математич. исследования. Вып. XXI, 1965, с. 11 — 48.
  • 19. Семен Степанович Гулак-Артемовский — автор оперы «Запорожец за Дунаем», известный оперный певец.
  • 20. Шевченко Т. Полн. собр. соч., т. 3. Киев, 1949, с. 262.
  • 21. Крылов А. Н. Записка «Памяти М. В. Остроградского». — Архив АН СССР, т. I, №354, с. 759.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.